Обломов 3 главы после сна
Анализ сна Обломова
«Обломов» – произведение о «лишнем человеке», о том, как лень и апатия способны съесть человека, и сделать бесполезным того, кто был бы способен принести миру пользу. В произведении использованы различные образы, а с помощью контрастов и ярких моментов произведения читатель узнает важные факты о герое. Для понимания эпизода про сон Обломова анализ очень важен, ведь это одна из основных сцен произведения, которая во многом раскрывает его смысл.
Структура эпизода
Сон Обломова является кульминационным моментом произведения. Его структура важна для общего понимания смысла, ведь контраст возрастов дает читателю понять, что и как изменилось в жизни главного героя. Данный эпизод можно рассматривать как отдельное произведение, так как его структура выстроена по всем правилам литературного искусства. Сон формально разделяется на три части. В одной из них Обломов вспоминает себя маленьким мальчиком, в другой он подросток, а в третьей – уже взрослый.
Детство Обломова
В начале сна Обломов видит себя маленьким мальчиком, который находится в своем любимом доме – обломовке. В его душе обломовка предстает с особенным трепетом, нежностью, любовью. Он воспоминает все, что отзывается теплом в его сердце – красивые пейзажи, крестьянский быт, гармония и единение с природой, родительская любовь и ласка. В начале сна Обломову семь лет. Он вспоминает время, когда мир был интересен ему во всей красе. Во время дневного сна родителей мальчику были подвластны любые интересные для него вещи. но когда родители бодрствовали, он начинал вбирать ту самую обломовщину, примерять на себя законы барской жизни. Мальчик был полон энергией и интересом к миру, от которого на самом деле был изолирован. Этот мир представлялся ему таким, каким его описывала няня в своих сказках. Сама жизнь в обломовке была похожа на сказку – все любили его, баловали, лелеяли. Но сказка эта была монотонной. Его сердце было наполнено любовью к миру, которая требовала взаимности, но реальный мир оказался совсем не таким, каким его себе представлял маленький мальчик.
Обломов-подросток
Во второй части сна читатель видит героя в возрасте 14 лет. За это время в мальчике произошли большие изменения. Это время, когда герой должен был обучаться, но у него не удалось сделать этого полноценно, ведь все уроки за него делал сын учителя-немца. Андрей в последствии стал другом героя, который пытался вытащить Обломова из его состояния. Но именно в этом возрасте барский уклад жизни привил мальчику любовь к безделью, ощущение обломовщины, которую он принес и в свою взрослую жизнь. В этом нельзя винит ни самого Илью, ни его родителей. Виноват в этом скорее жизненный уклад, который был присущ этой социальной категории. Эту особенность можно назвать болезнью общества, и ребенок был просто не в состоянии справиться с такой болезнью, разорвать эти оковы. Ему давалось все, что он только захочет, в том числе и друзья, детские забавы.
Взрослый Обломов
Не справившись с миром вне обломовки, оставшись без родительского попечения, Обломов объявляет миру пассивный протест. Он не научился работать и не понял ценности труда, он не привык обслуживать себя сам. Обломовка осталась для него идеалом, который не нашел места в реальной жизни.
Глава «Сон Обломова» имеет большое значение для всего произведения. В нем Обломов видит себя и свое состояние в развитии, с самых малых лет. Обломовка для него райский уголок, где все интересно, где жизнь бьет ключом и не отталкивает. Именно таким мог бы стать для него и реальный мир, но сам жизненный устрой России того времени не позволил Обломову быть счастливым и жить полной жизнью.
Обломов. Часть 1. Глава 3.
— Дома? — громко и грубо кто-то спросил в передней.
— Куда об эту пору идти? — еще грубее отвечал Захар.
Вошел человек лет сорока, принадлежащий к крупной породе, высокий, объемистый в плечах и во всем туловище, с крупными чертами лица, с большой головой, с крепкой, коротенькой шеей, с большими навыкате глазами, толстогубый. Беглый взгляд на этого человека рождал идею о чем-то грубом и неопрятном. Видно было, что он не гонялся за изяществом костюма. Не всегда его удавалось видеть чисто обритым. Но ему, по-видимому, это было всё равно; он не смущался от своего костюма и носил его с каким-то циническим достоинством.
Это был Михей Андреевич Тарантьев, земляк Обломова.
Тарантьев смотрел на всё угрюмо, с полупрезрением, с явным недоброжелательством ко всему окружающему, готовый бранить всё и всех на свете, как будто какой-нибудь обиженный несправедливостью или не признанный в каком-то достоинстве, наконец, как гонимый судьбою сильный характер, который недобровольно, неуныло покоряется ей.
Движения его были смелы и размашисты; говорил он громко, бойко и почти всегда сердито; если слушать в некотором отдалении, точно будто три пустые телеги едут по мосту. Никогда не стеснялся он ничьим присутствием и в карман за словом не ходил и вообще постоянно был груб в обращении со всеми, не исключая и приятелей, как будто давал чувствовать, что, заговаривая с человеком, даже обедая или ужиная у него, он делает ему большую честь.
Тарантьев был человек ума бойкого и хитрого; никто лучше его не рассудит какого-нибудь общего житейского вопроса или юридического запутанного дела: он сейчас построит теорию действий в том или другом случае и очень тонко подведет доказательства, а в заключение еще почти всегда нагрубит тому, кто с ним о чем-нибудь посоветуется.
Между тем сам, как двадцать пять лет назад определился в какую-то канцелярию писцом, так в этой должности и дожил до седых волос. Ни ему самому и никому другому и в голову не приходило, чтоб он пошел выше.
Дело в том, что Тарантьев мастер был только говорить; на словах он решал всё ясно и легко, особенно что касалось других; но как только нужно было двинуть пальцем, тронуться с места — словом, применить им же созданную теорию к делу и дать ему практический ход, оказать распорядительность, быстроту, — он был совсем другой человек: тут его не хватало — ему вдруг и тяжело делалось, и нездоровилось, то неловко, то другое дело случится, за которое он тоже не примется, а если и примется, так не дай Бог что выйдет. Точно ребенок: там не доглядит, тут не знает каких-нибудь пустяков, там опоздает и кончит тем, что бросит дело на половине или примется за него с конца и так всё изгадит, что и поправить никак нельзя, да еще он же потом и браниться станет.
Отец его, провинциальный подьячий старого времени, назначил было сыну в наследство искусство и опытность хождения по чужим делам и свое ловко пройденное поприще служения в присутственном месте; но судьба распорядилась иначе. Отец, учившийся сам когда-то по-русски на медные деньги, не хотел, чтоб сын его отставал от времени, и пожелал поучить чему-нибудь кроме мудреной науки хождения по делам. Он года три посылал его к священнику учиться по-латыни.
Способный от природы мальчик в три года прошел латынскую грамматику и синтаксис и начал было разбирать Корнелия Непота, но отец решил, что довольно и того, что он знал, что уж и эти познания дают ему огромное преимущество над старым поколением и что, наконец, дальнейшие занятия могут, пожалуй, повредить службе в присутственных местах.
Шестнадцатилетний Михей, не зная, что делать с своей латынью, стал в доме родителей забывать ее, но зато, в ожидании чести присутствовать в земском или уездном суде, присутствовал пока на всех пирушках отца, и в этой-то школе, среди откровенных бесед, до тонкости развился ум молодого человека.
Он с юношескою впечатлительностью вслушивался в рассказы отца и товарищей его о разных гражданских и уголовных делах, о любопытных случаях, которые проходили через руки всех этих подьячих старого времени.
Но всё это ни к чему не повело. Из Михея не выработался делец и крючкотворец, хотя все старания отца и клонились к этому и, конечно, увенчались бы успехом, если б судьба не разрушила замыслов старика. Михей действительно усвоил себе всю теорию отцовских бесед, оставалось только применить ее к делу, но, за смертью отца, он не успел поступить в суд и был увезен в Петербург каким-то благодетелем, который нашел ему место писца в одном департаменте, да потом и забыл о нем.
Так Тарантьев и остался только теоретиком на всю жизнь. В петербургской службе ему нечего было делать с своею латынью и с тонкой теорией вершить по своему произволу правые и неправые дела; а между тем он носил и сознавал в себе дремлющую силу, запертую в нем враждебными обстоятельствами навсегда, без надежды на проявление, как бывали запираемы, по сказкам, в тесных заколдованных стенах духи зла, лишенные силы вредить. Может быть, от этого сознания бесполезной силы в себе Тарантьев был груб в обращении, недоброжелателен, постоянно сердит и бранчив.
Он с горечью и презрением смотрел на свои настоящие занятия: на переписыванье бумаг, на подшиванье дел и т. п. Ему вдали улыбалась только одна последняя надежда: перейти служить по винным откупам. На этой дороге он видел единственную выгодную замену поприща, завещанного ему отцом и не достигнутого. А в ожидании этого готовая и созданная ему отцом теория деятельности и жизни, теория взяток и лукавства, миновав главное и достойное ее поприще в провинции, применилась ко всем мелочам его ничтожного существования в Петербурге, вкралась во все его приятельские отношения за недостатком официальных.
Он был взяточник в душе, по теории, ухитрялся брать взятки, за неимением дел и просителей, с сослуживцев, с приятелей, бог знает как и за что — заставлял, где и кого только мог, то хитростью, то назойливостью, угощать себя, требовал от всех незаслуженного уважения, был придирчив. Его никогда не смущал стыд за поношенное платье, но он не чужд был тревоги, если в перспективе дня не было у него громадного обеда с приличным количеством вина и водки.
От этого он в кругу своих знакомых играл роль большой сторожевой собаки, которая лает на всех, не дает никому пошевелиться, но которая в то же время непременно схватит на лету кусок мяса, откуда и куда бы он ни летел.
Таковы были два самые усердные посетителя Обломова.
Зачем эти два русские пролетария ходили к нему? Они очень хорошо знали зачем: пить, есть, курить хорошие сигары. Они находили теплый, покойный приют и всегда одинаково если не радушный, то равнодушный прием.
Но зачем пускал их к себе Обломов — в этом он едва ли отдавал себе отчет. А кажется, затем, зачем еще о сю пору в наших отдаленных Обломовках в каждом зажиточном доме толпится рой подобных лиц обоего пола без хлеба, без ремесла, без рук для производительности и только с желудком для потребления, но почти всегда с чином и званием.
Есть еще сибариты, которым необходимы такие дополнения в жизни: им скучно без лишнего на свете. Кто подаст куда-то запропастившуюся табакерку или поднимет упавший на пол платок? Кому можно пожаловаться на головную боль с правом на участие, рассказать дурной сон и потребовать истолкования? Кто почитает книжку на сон грядущий и поможет заснуть? А иногда такой пролетарий посылается в ближайший город за покупкой, поможет по хозяйству — не самим же мыкаться!
Тарантьев делал много шума, выводил Обломова из неподвижности и скуки. Он кричал, спорил и составлял род какого-то спектакля, избавляя ленивого барина самого от необходимости говорить и делать. В комнату, где царствовал сон и покой, Тарантьев приносил жизнь, движение, а иногда и вести извне. Обломов мог слушать, смотреть, не шевеля пальцем, на что-то бойкое, движущееся и говорящее перед ним. Кроме того, он еще имел простодушие верить, что Тарантьев в самом деле способен посоветовать ему что-нибудь путное.
Посещения Алексеева Обломов терпел по другой, не менее важной причине. Если он хотел жить по-своему, то есть лежать молча, дремать или ходить по комнате, Алексеева как будто не было тут: он тоже молчал, дремал или смотрел в книгу, разглядывал с ленивой зевотой до слез картинки и вещицы. Он мог так пробыть хоть трои сутки. Если же Обломову наскучивало быть одному и он чувствовал потребность выразиться, говорить, читать, рассуждать, проявить волнение, — тут был всегда покорный и готовый слушатель и участник, разделявший одинаково согласно и его молчание, и его разговор, и волнение, и образ мыслей, каков бы он ни был.
Другие гости заходили нечасто, на минуту, как первые три гостя; с ними со всеми всё более и более порывались живые связи. Обломов иногда интересовался какою-нибудь новостью, пятиминутным разговором, потом, удовлетворенный этим, молчал. Им надо было платить взаимностью, принимать участие в том, что их интересовало. Они купались в людской толпе; всякий понимал жизнь по-своему, как не хотел понимать ее Обломов, а они путали в нее и его: всё это не нравилось ему, отталкивало его, было ему не по душе.
Был ему по сердцу один человек: тот тоже не давал ему покоя; он любил и новости, и свет, и науку, и всю жизнь, но как-то глубже, искреннее — и Обломов хотя был ласков со всеми, но любил искренно его одного, верил ему одному, может быть, потому, что рос, учился и жил с ним вместе. Это Андрей Иванович Штольц.
Он был в отлучке, но Обломов ждал его с часу на час.
Обломов 3 главы после сна
— Здравствуй, Илья. Как я рад тебя видеть! Ну, что, как ты поживаешь? Здоров ли? — спросил Штольц.
— Ох, нет, плохо, брат Андрей, — вздохнув, сказал Обломов, — какое здоровье!
— А что, болен? — спросил заботливо Штольц.
— Ячмени одолели: только на той неделе один сошел с правого глаза, а теперь вот садится другой.
— Только? — спросил он. — Это ты наспал себе.
— Помилуй! Ты послушай, что он тут наговорил: «живи я где-то на горе, поезжай в Египет или в Америку. »
— Что ж? — хладнокровно сказал Штольц. — В Египте ты будешь через две недели, в Америке через три.
— Ну, брат Андрей, и ты то же! Один толковый человек и был, и тот с ума спятил. Кто же ездит в Америку и Египет! Англичане: так уж те так господом богом устроены; да и негде им жить-то у себя. А у нас кто поедет? Разве отчаянный какой-нибудь, кому жизнь нипочем.
— В самом деле, какие подвиги: садись в коляску или на корабль, дыши чистым воздухом, смотри на чужие страны, города, обычаи, на все чудеса. Ах, ты! Ну, скажи, что твои дела, что в Обломовке?
— Ах. — произнес Обломов, махнув рукою.
— Да что: жизнь трогает!
— И слава богу! — сказал Штольц.
— Как слава богу! Если б она все по голове гладила, а то пристает, как бывало в школе к смирному ученику пристают забияки: то ущипнет исподтишка, то вдруг нагрянет прямо со лба и обсыплет песком. мочи нет!
— Ты уж слишком — смирен. Что же случилось? — спросил Штольц.
— Вот я тебе прочту, что староста пишет. где письмо-то? Захар, Захар!
Захар отыскал письмо. Штольц пробежал его и засмеялся, вероятно от слога старосты.
— Какой плут этот староста! — сказал он. — Распустил мужиков, да и жалуется! Лучше бы дать им паспорты, да и пустить на все четыре стороны.
— Помилуй, этак, пожалуй, и все захотят, — возразил Обломов.
— Да пусть их! — беспечно сказал Штольц. — Кому хорошо и выгодно на месте, тот не уйдет; а если ему невыгодно, то и тебе невыгодно: зачем же его держать?
— Вон что выдумал! — говорил Илья Ильич. — В Обломовке мужики смирные, домоседы; что им шататься.
— А ты не знаешь, — перебил Штольц, — в Верхлёве пристань хотят устроить и предположено шоссе провести, так что и Обломовка будет недалеко от большой дороги, а в городе ярмарку учреждают.
— Ах, боже мой! — сказал Обломов. — Этого еще недоставало! Обломовка была в таком затишье, в стороне, а теперь ярмарка, большая дорога! Мужики повадятся в город, к нам будут таскаться купцы — все пропало! Беда!
— Как же не беда? — продолжал. Обломов. — Мужики были так себе, ничего не слышно, ни хорошего, ни дурного, делают свое дело, ни за чем не тянутся; а теперь развратятся! Пойдут чаи, кофеи, бархатные штаны, гармоники, смазные сапоги. не будет проку!
— Да, если это так, конечно мало проку, — заметил Штольц. — А ты заведи-ка школу в деревне.
— Не рано ли? — сказал Обломов. — Грамотность вредна мужику: выучи его, так он, пожалуй, и пахать не станет.
— Да ведь мужики будут читать о том, как пахать, — чудак! Однако послушай: не шутя, тебе надо самому побывать в деревне в этом году.
— Да, правда; только у меня план еще не весь. робко заметил Обломов.
— И не нужно никакого! — сказал Штольц. — Ты только поезжай: на месте увидишь, что надо делать. Ты давно что-то с этим планом возишься: ужель еще все не готово? Что ж ты делаешь?
— Ах, братец! Как будто у меня только и дела, что по имению. А другое несчастье?
— Так: съезжай, говорят, да и только.
— Как — что ж? Я тут спину и бока протер, ворочаясь от этих хлопот. Ведь один: и то надо и другое, там счеты сводить, туда плати, здесь плати, а тут перевозка! Денег выходит ужас сколько, и сам не знаю куда! Того и гляди, останешься без гроша.
— Вот избаловался-то человек: с квартиры тяжело съехать! — с удивлением произнес Штольц. — Кстати о деньгах: много их у тебя? Дай мне рублей пятьсот: надо сейчас послать; завтра из нашей конторы возьму.
— Постой! Дай вспомнить. Недавно из деревни прислали тысячу, а теперь осталось. вот, погоди.
Обломов начал шарить по ящикам.
— Вот тут. десять, двадцать, вот двести рублей. да вот двадцать. Еще тут медные были. Захар, Захар! Захар прежним порядком спрыгнул с лежанки и вошел в комнату.
— Где тут две гривны были на столе? вчера я положил.
— Что это, Илья Ильич, дались вам две гривны! Я уж вам докладывал, что никаких тут двух гривен не лежало.
— Как не лежало! С апельсинов сдачи дали.
— Отдали кому-нибудь, да и забыли, — сказал Захар, поворачиваясь к двери.
— Ах вы, обломовцы! — упрекнул он. — Не знают, сколько у них денег в кармане!
— А давеча Михею Андреичу какие деньги отдавали? — напомнил Захар.
— Ах, да, вот Тарантьев взял еще десять рублей, — живо обратился Обломов к Штольцу, — я и забыл.
— Зачем ты пускаешь к себе это животное? — заметил Штольц.
— Чего пускать! — вмешался Захар. — Придет словно в свой дом или в трактир. Рубашку и жилет барские взял, да и поминай как звали! Давеча за фраком пожаловал: «дай надеть!» Хоть бы вы, батюшка, Андрей Иваныч, уняли его.
— Не твое дело, Захар. Подь к себе! — строго заметил Обломов.
— Дай мне лист почтовой бумаги, — спросил Штольц, — записку написать.
— Захар, дай бумаги: вон Андрею Иванычу нужно. — сказал Обломов.
— Ведь нет ее! Давеча искали, — отозвался из передней Захар и даже не пришел в комнату.
— Клочок какой-нибудь дай! — приставал Штольц.
Обломов поискал на столе: и клочка не было.
— Ну, дай хоть визитную карточку.
— Давно их нет у меня, визитных-то карточек, — сказал Обломов.
— Что это с тобой? — с иронией возразил Штольц. — А собираешься дело делать, план пишешь. Скажи, пожалуйста, ходишь ли ты куда-нибудь, где бываешь? С кем видишься?
— Да где бываю! Мало где бываю, все дома сижу: вот план-то тревожит меня, а тут еще квартира. Спасибо, Тарантьев хотел постараться, приискать.
— Бывает ли кто-нибудь у тебя?
— Бывает. вот Тарантьев, еще Алексеев. Давеча доктор зашел. Пенкин был, Судьбинский, Волков.
— Я у тебя и книг не вижу, — сказал Штольц.
— Вот книга! — заметил Обломов, указав на лежавшую на столе книгу.
— Что такое? — спросил Штольц, посмотрев книгу. — «Путешествие в Африку». И страница, на которой ты остановился, заплесневела. Ни газеты не видать. Читаешь ли ты газеты?
— Нет, печать мелка, портит глаза. и нет надобности: если есть что-нибудь новое, целый день со всех сторон только и слышишь об этом.
— Помилуй, Илья! — сказал Штольц, обратив на Обломова изумленный взгляд. — Сам-то ты что ж делаешь? Точно ком теста, свернулся и лежишь.
— Правда, Андрей, как ком, — печально отозвался Обломов.
— Да разве сознание есть оправдание?
— Нет, это только ответ на твои слова; я не оправдываюсь, — со вздохом заметил Обломов.
— Надо же выйти из этого сна.
— Пробовал прежде, не удалось, а теперь. зачем? Ничто не вызывает, душа не рвется, ум спит спокойно! — с едва заметною горечью заключил он. — Полно об этом. Скажи лучше, откуда ты теперь?
— Из Киева. Недели через две поеду за границу. Поезжай и ты.
— Хорошо; пожалуй. — решил Обломов.
— Так садись, пиши просьбу, завтра и подашь.
— Вот уж и завтра! — начал Обломов спохватившись. — Какая у них торопливость, точно гонит кто-нибудь! Подумаем, поговорим, а там что бог даст! Вот разве сначала в деревню, а за границу. после.
— Отчего же после? Ведь доктор велел? Ты сбрось с себя прежде жир, тяжесть тела, тогда отлетит и сон души. Нужна и телесная и душевная гимнастика.
— Нет, Андрей, все это меня утомит: здоровье-то плохо у меня. Нет, уж ты лучше оставь меня, поезжай себе один.
Штольц поглядел на лежащего Обломова, Обломов поглядел на него.
Штольц покачал головой, а Обломов вздохнул.
— Тебе, кажется, и жить-то лень? — спросил Штольц.
— А что, ведь и то правда: лень, Андрей.
Андрей ворочал в голове вопрос, чем бы задеть его за живое и где у него живое, между тем молча разглядывал его и вдруг засмеялся.
— Что это на тебе один чулок нитяный, а другой бумажный? — вдруг заметил он, показывая на ноги Обломова. — Да и рубашка наизнанку надета?
Обломов поглядел на ноги, потом на рубашку.
— В самом деле, — смутясь, сознался он. — Этот Захар в наказанье мне послан! Ты не поверишь, как я измучился с ним! Спорит, грубиянит, а дела не спрашивай!
— Ах, Илья, Илья! — сказал Штольц. — Нет, я тебя не оставлю так. Через неделю ты не узнаешь себя. Уже вечером я сообщу тебе подробный план о том, что я намерен делать с собой и с тобой, а теперь одевайся. Постой, я встряхну тебя. Захар! — закричал он. — Одеваться Илье Ильичу!
— Куда, помилуй, что ты? Сейчас придет Тарантьев с Алексеевым обедать. Потом хотели было.
— Захар, — говорил, не слушая его, Штольц, — давай ему одеваться.
— Слушаю, батюшка, Андрей Иваныч, вот только сапоги почищу, — охотливо говорил Захар.
— Как? У тебя не чищены сапоги до пяти часов?
— Чищены-то они чищены, еще на той неделе, да барин не выходил, так опять потускнели.
— Ну, давай как есть. Мой чемодан внеси в гостиную; я у вас остановлюсь. Я сейчас оденусь, и ты будь готов, Илья. Мы пообедаем где-нибудь на ходу, потом поедем дома в два, три, и.
— Да ты того. как же это вдруг. постой. дай подумать. ведь я не брит.
— Нечего думать да затылок чесать. Дорогой обреешься: я тебя завезу.
— В какие дома мы еще поедем? — горестно воскликнул Обломов. — К незнакомым? Что выдумал! Я пойду, лучше к Ивану Герасимовичу; дня три не был.
— Кто это Иван Герасимыч?
— Что служил прежде со мной.
— А! Этот седой экзекутор: что ты там нашел? Что за страсть убивать время с этим болваном!
— Как ты иногда резко отзываешься о людях, Андрей, так бог тебя знает. А ведь это хороший человек: только что не в голландских рубашках ходит.
— Что ты у него делаешь? О чем с ним говоришь? — спросил Штольц.
— У него, знаешь, как-то правильно, уютно в доме. Комнаты маленькие, диваны такие глубокие: уйдешь с головой, и не видать человека. Окна совсем закрыты плющами да кактусами, канареек больше дюжины, три собаки, такие добрые! Закуска со стола не сходит. Гравюры все изображают семейные сцены. Придешь, и уйти не хочется. Сидишь, не заботясь, не думая ни о чем, знаешь, что около тебя есть человек. конечно, немудрый, поменяться с ним идеей нечего и думать, зато не хитрый, добрый, радушный, без претензий и не уязвит тебя за глаза!
— Что? Вот я приду, сядем друг против друга на диваны, с ногами; он курит.
— Я тоже курю, слушаю, как канарейки трещат. Потом Марфа принесет самовар.
— Тарантьев, Иван Герасимыч! — говорил Штольц, пожимая плечами. — Ну, одевайся скорей, — торопил он. — А Тарантьеву скажи, как придет, — прибавил он, обращаясь к Захару, — что мы дома не обедаем и что Илья Ильич все лето не будет дома обедать, а осенью у него много будет дела, и что видеться с ним не удастся.
— Скажу, не забуду, все скажу, — отозвался Захар, — а с обедом как прикажете?
— Съешь его с кем-нибудь на здоровье.
Минут через десять Штольц вышел одетый, обритый, причесанный, а Обломов меланхолически сидел на постели, медленно застегивая грудь рубашки и не попадая пуговкой в петлю. Перед ним на одном колене стоял Захар с нечищенным сапогом, как с каким-нибудь блюдом, готовясь надевать и ожидая, когда барин кончит застегивание груди.
— Ты еще сапог не надел! — с изумлением сказал Штольц. — Ну, Илья, скорей же, скорей!
— Да куда это? Да зачем? — с тоской говорил Обломов. — Чего я там не видал? Отстал я, не хочется.
Краткое содержание «Обломов» по частям и главам, краткий пересказ
В этой статье читайте краткое содержание романа «Обломов» по частям и главам: краткий пересказ основных событий и фактов из каждой главы произведения.
Смотрите:
— Краткое содержание (наиболее сжатое)
— Все материалы по роману «Обломов»
Краткое содержание романа «Обломов» по частям и главам, краткий пересказ
Глава II
В тот же день к Обломову по очереди приходят его приятели: молодой повеса Волков. чиновник Судьбинский, литератор Пенкин, тихоня Алексеев.
Главы V и VI
Автор рассказывает о службе Обломова в канцелярии, его образе жизни и интересах.
Глава IX («Сон Обломова»)
В тот же день Обломов видит сон (см. «Сон Обломова»). Во сне герой переносится в свое детство, видит родителей и жизнь в любимой деревне Обломовка.
Глава I
Автор рассказывает о детстве, семье и воспитании Андрея Штольца. Андрей с детства привык трудиться и быть самостоятельным. Благодаря правильному воспитанию Штольц сделал успешную карьеру и стал богат.
Автор описывает образ жизни Штольца, его занятия и характер. Целеустремленный, активный Штольц с детства дружит с ленивым Обломовым. При этом Андрей ценит Обломова за его чистую, добрую душу.
Глава III
Приехавший из-за границы Штольц останавливается у Обломова на некоторое время. Андрей «тормошит» друга и вывозит его «в люди», на светские вечера.
Глава IV
В течение недели Штольц возит Обломова по гостям. Тот устает от непривычной суеты.
Глава V
На одном из светских вечеров Штольц знакомит Обломова со 20-летней красавицей Ольгой Ильинской. Девушка прекрасно поет. Услышав ее пение, Обломов признается ей, что «чувствует любовь». Ему тут же становится стыдно за свое признание. Он уезжает домой и избегает встреч с Ольгой.
Вскоре Штольц уезжает за границу. Обломов обещает ему прихать к нему в Париж, но затем ленится и остается в Петербурге.
Глава VI
Август. Обломов живет на даче под Петербургом. Однажды в парке он сталкивается с Ольгой. Он просит у нее прощения за то признание в любви. Девушку расстраивает то, что Обломов берет свои слова обратно. Она влюблена в Обломова, хотя и не показывает виду.
Глава VIII
На обеде Ольга ведет себя холодно и сдержанно, это мучает Обломова. Через несколько дней герои встречаются на свидании в парке. Ольга намекает Обломову на то, что она влюблена в него. Илья Ильич счастлив.
Глава IX
Обломов и Ольга знакомы уже месяц. Они все время видятся в парке. Ольга всячески борется с апатией Обломова и «тормошит» его: она возит его на прогулки, заставляет читать и т.д. Обломову тяжело дается такая насыщенная жизнь, но он старается угодить возлюбленной.
Глава X
Однажды утром Обломов встает мрачный и грустный. Он не верит, что Ольга может любить его таким, какой он есть. Он пишет письмо Ольге, в котором разрывает с ней отношения. Увидев, как письмо расстроило Ольгу, Обломов просит у нее прощения. Отношения героев продолжаются.
Глава XI
Обломов по-прежнему ленится ехать в свое имение Обломовка. Вместо этого он переписывается со своим соседом-помещиком в надежде, что тот наладит его дела.
Конец лета. Обломов и Ольга видятся каждый день. Девушка иногда грустит, но скрывает это от возлюбленного. Обломов счастлив и наслаждается любовью Ольги.
Глава XII
Обломов делает Ольге предложение. Влюбленные решают никому не сообщать о своих планах, пока Обломов не уладит дела в Обломовке. На этом свидании Ольга впервые целует Обломова.
Глава I
Обломов продолжает жить на даче. Тарантьев требует от него плату за квартиру, снятую на Выборгской стороне у вдовы Агафьи Пшеницыной. Ранее Обломов снял эту квартиру, подписал контракт, но так и не заселился туда.
Глава II
Обломов едет на Выборгскую сторону, чтобы отказаться от квартиры, которую ранее снял. Он знакомится с хозяйкой квартиры, бедной вдовой Агафьей Пшеницыной (кумой Тарантьева). Агафья кажется Обломову глупой, но приятной женщиной. Она ничем не может помочь Обломову, так как делами аренды занимается ее брат, чиновник Мухояров.
Глава IV
Обломов живет в доме у Пщеницыной и ездит к Ольге в гости. Слуга Захар говорит Обломову, что окружающие знают о его планах жениться на Ольге. Обломова расстраивает то, что люди сплетничают об этом.
Глава V
Осень. Обломов и Ольга видятся нечасто. Однажды девушка присылает Обломову письмо и назначает свидание в Летнем Саду. Герои тайно видятся в парке. Ольга приглашает Илью Ильича к себе на обед.
Глава VI
Обломов боится сплетен и решает не ехать на этот обед к Ольге. Он пишет ей записку о том, что он якобы простудился.
Наступает зима. Обломов так и не появляется у Ольги. Теперь он ждет, когда на Неве наведут мосты, чтобы можно было ездить в город.
Глава VIII
Обломов получает письмо от соседа-помещика, на помощь которого он расчитывал. Сосед отказывается помогать ему, так как занят своими делами. Обломова печалит мысль, что ему придется самому поехать в деревню.
Глава XI
Обломов приезжает к Ольге. Он делится с ней радостной новостью о том, что он нанял себе надежного управляющего Затертого и ему не надо никуда ехать. Услышав это, Ольга расстраивается. Она понимает, что Обломов ничего не хочет делать сам. Девушка понимает, что никогда не изменит возлюбленного. Ольга и Обломова разрывают отношения.
Глава XII
После разрыва с Ольгой Обломов приходит домой. От волнений у него начинается горячка.
Глава I
Год спустя после разрыва с Ольгой.
Обломов наконец приходит в себя после расставания с Ольгой. Постепенно он сближается со своей хозяйкой Агафьей Пшеницыной. Женщина влюблена в Обломова, она окружает жильца заботой и уютом. Обломову удобно и уютно с ней. Однажды, оставшись наедине, Обломов целует Агафью в шею. Та робко принимает его поцелуй.
Глава II
Проходит 2 года с начала повествования в романе.
Лето. Обломов празднует свои именины. К нему в гости приезжает Штольц и узнает, что доход Обломова с деревни сильно упал. Штольц понимает, что управляющий Затертый обманывает доверчивого Обломова. Андрей выгоняет мошенника Затертого и берет дела в Обломовке в свои руки.
Глава III
Тарантьев и Мухояров сидят в таверне. Они расстроены тем, что Штольц раскрыл их аферу.
Однако подлец Мухояров вынашивает новый план: он хочет шантажировать Обломова за его любовные отношения с его сестрой, Агафьей Пшеницыной. Мухояров хочет с помощью шантажа получить «компенсацию» якобы за испорченную репутацию своей сестры Агафьи.
Ольга и Штольц встречаются за границей и сближаются. Ольга рассказывает Андрею свою несчастную историю любви с Обломовым. Вскоре Штольц делает Ольге предложение.
Глава V
1,5 года спустя после именин Обломова. Илья Ильич «опускается» и начинает пить. Причиной тому новая афера Мухоярова. Негодяй с помощью шантажа заставил Обломова подписать документ. Согласно этому бумаге, Обломов должен выплатить Агафье Пшеницыной 10 тысяч рублей компенсации за свое «непристойное поведение». Однако вместо самой Агафьи эти деньги получает ее Мухояров. В конце концов Штольц раскрывает эту аферу Мухоярова.
Глава VII
Благодаря своим связям Штольц добивается того, что Мухоярова увольняют со службы. Андрей предлагает Обломову уехать из дома Пшеницыной, но тот просит его подождать.
Несколько лет спустя.
Штольц и Ольга живут в Крыму со своими с детьми. Супруги собираются в Петербург и надеются вытащить Обломова из его «болота».
Глава IX
Проходит 4 года после последней встречи Штольца и Обломова. Илья Ильич по-прежнему живет у Агафьи Пшеницыной. Теперь в доме снова царит изобилие и порядок. У Обломова и Пшеницыной растет ребенок, которому 3 года.
Однажды, приехав к Обломову в гости, Штольц видит, как тот еще больше «опустился». Оказывается, Обломов уже перенес один инсульт. Илья Ильич сообщает Штольцу, что женился на Агафье.
Глава X
2 года спустя Обломов умирает от инсульта. Со смертью мужа Агафья теряет смысл жизни. Оставшись одна с сыном, она съезжается жить с семьей своего брата Мухоярова.
Агафья отдает сына Андрюшу на воспитание к Штольцам, чтобы мальчик получил хорошее образование и т.д. Сама женщина иногда видит сына.
Глава XI
После смерти Обломова и жены Анисьи слуга Захар становится нищим пьяницей. Он скучает по любимому барину и, судя по всему, часто ходит на его могилу.
Таково краткое содержание романа «Обломов» Гончарова по главам: краткий пересказ основных событий и фактов из каждой главы произведения.