От нее пахло клубникой
Она пахла клубникой
Чернее ночи вились волосы ее.
Над трупом возвышалось ее тело.
Она его еще чуть-чуть хотела.
А он ронял последнее тепло.
(с) Димитрий Ефанов
Он умирал без ее глаз. Без ее голоса. Без ее прикосновений. Именно когда она к нему прикасалась, он ощущал ту сладостную и нежную боль, с помощью которой забывал обо всем: о мире, о людях…. Он всегда мечтал о ней. Мечтал о том, чтобы поскорее оказаться рядом с ней, прижаться к мягкой, слегка загорелой коже, закопаться в душистых, пахнущих клубникой волосах…
Их встречи были редки, но сладостны. И для него, и может даже для нее… Единственное, что он в ней ненавидел – то, что она всегда уходила после двух дней, проведенных вместе. Приходила она внезапно. Когда в начале месяца, когда в конце… Невозможно было предугадать. Просто раз в месяц он встречал на автобусной остановке… Как всегда, изящную, прекрасную, зеленоглазую, в черном пальто, подчеркивающем все достоинства ее фигуры: тонкую талию, пышную грудь, длинные ноги. Ее, с волосами, которые всегда пахли клубникой. Она была и ангелом, и дьяволом. Дьяволом, которого он любил, и ангелом, которого боялся.
И, после того, как он ее встречал, они ехали к ней. В квартиру, где никто никогда не жил. Он проверял. Однажды, после двух таких ночей, он поехал в квартиру, где они провели эти ночи, и, поспрашивав у соседей, выяснил, что там никто не жил, а хозяева умерли давным-давно…
Каждый раз это были разные квартиры. Каждый раз оказывалось, что хозяева этих квартир давно умерли. Она была разговорчива, но всегда отмалчивалась по двум вопросам – где она живет и кто она такая. Первый раз они встретились довольно обычно – она сидела на автобусной остановке и плакала. У него же было такой чувство, будто она не плакала, а по щекам у нее просто катились темные капли. Как объяснила она потом, это было от туши. Лишь потом ему показалось, что она не была накрашена. Но это были мелочи. Он вызвался тогда проводить ее до дома. Она согласилась.
Она была столь властна, но одновременно нежна, что он не смог устоять против ее чар потом, у нее дома. Когда он зашел внутрь квартиры, он удивился от того, насколько огромна ее кровать. Она была просто глобальна и великолепна. Пышная, большая, сверху с черным балдахином. И с черным атласным бельем. Один большой сгусток тьмы. Эта кровать присутствовала во всех квартирах, в которых они ночевали. Большая. С черным атласным бельем.
Она предложила кофе. Он не отказался. Сидели и пили черный, как сама ночь, кофе. И ему снова казалось, что он пил темноту.
Потом они пошли в спальню. И просто валялись на кровати, валялись в темноте черных простыней. Смеялись, и он даже рискнул ее поцеловать. Она жадно ответила на поцелуй. Ему показалось, что в рот ему проникает нечто сладко-горькое. Она отпрянула от него. Он снова притянул ее к себе. Ее длинные и острые ногти начали царапать ему спину. Заскользило по черному атласу слегка загорелое тело… Заструился аромат клубники… Утро было дождливым и темным. Навевало тоску. Но, когда он проснулся, она еще была рядом. Пышная грудь совсем не вздымалась, как будто она не дышала. Глаза были закрыты. Он слегка толкнул ее. Она потянулась, и резко открыла глаза. Их взгляды встретились. Он в ужасе отпрянул.
— У тебя черные глаза.
Она испуганно моргнула.
— Что?
Он заглянул в них снова. Нет, зеленые. Показалось, что ли?
Но тот испуг, который он ощутил, не выветрился. Глаза были черными. Как бездна. Тартар. Ад. Как реки тьмы.
Испуг усилился, когда он пошел в ванну. На его теле были огромные порезы и царапины.
— Милый, с тобой все в порядке?
Он вышел.
— Что это такое? – обратил он ее внимание на порезы.
— Это. Это наверно от моих ногтей.
Она показала длинные ногти.
— Я надеюсь, ты не маньячка какая-нибудь? – неуклюже пошутил он.
— Ты что, с ума сошел? – вскочила она с кровати, прикрывший атласом. Она была так прекрасна, нагая и в черном, что, он, почти сойдя с ума от страсти, одним прыжком оказался рядом с ней и толкнул ее на кровать. Они хохотали, запутавшись в простынях. И снова повеяло клубникой…
После этого она появилась только через месяц, в конце октября. В неизменном черном пальто. С неизменным запахом клубники в волосах. Неизменные два дня любви.
Это было похоже на игру. Как кошка с мышкой, она играла с ним.
Так продолжалось через четыре раза. Летом она не приходила. Она приходила только когда становилось темно и прохладно. Все эти встречи уже не удивляли его, как и не удивляли черные глаза, на которые он неизбежно натыкался после того, как она посыпалась, как и не удивляли царапины на теле.
И снова встреча. Он сидели в тихом кафе. На столе стояла высокая витая свеча. Они болтали о чем-то, и медленно поедали друг друга глазами. Они ждали ночи. Но тут он задал вопрос.
— Кто же ты, любовь моя?
Резко замолчала музыка в кафе, повеяло холодным ветерком, который начал играться с огоньком свечи… Запахло клубникой.
Люди начали озираться, и вдруг наступила полнейшая тишина. Словно все оглохли. Кто-то пытался что-то кричать. Кто-то повскакивал со стульев и диванов. Люди уходили, и вскоре никого в кафе не осталось, кроме обслуживающего персонала.
И она исчезла в огне.
А в комнате вокруг распоротого тела сильно пахло клубникой.