почему черносотенцев можно назвать революционерами справа
Почему черносотенцев можно назвать «революционерами справа»?
Почему черносотенцев можно назвать «революционерами справа»?
«спава» так как черносотеннные организации являлись националистическими, для них была характерна «преданность монархии и церкви», выступали против разворачивающегося революционного движения.
» Стихийный протест этой консервативной и реакционной по своим ценностным ориентациям социальной группы против разворачивающегося революционного движения вылился в многочисленные еврейские погромы, нападения на революционеров и убийства последних».
» Идеологическая платформа черносотенцев отличалась крайним консерватизмом, а политическая деятельность экстремизмом.
Основными идейными принципами «Союза русского народа» и других черносотенных организаций были монархизм, национализм, переходящий в шовинизм и ксенофобию.
Особое место занимал антисемитизм.
Идеологи черносотенцев дополнили стихийный антисемитизм своих сторонников теоретическими концепциями о «всемирном еврейском заговоре».
Подобно крайним левым они делали ставку на насильственные действия.
Кроме организации еврейских погромов в годы первой русской революции черносотенные организации занимались и индивидуальным террором (см.
Черносотенцами были убиты в 1906 г.
Депутаты Государственной Думы М.
Б. Иоллос, а в 1908 г.
Планировались убийства видных государственных деятелей С.
А. Столыпина, лидера кадетов П.
Во многих городах в период революции 1905—1907 гг.
Были созданы черносотенные боевые дружины, главной целью которых стало осуществление контрреволюционного террора».
Кто такой педагог сегодня и почему его так назвали?
Кто такой педагог сегодня и почему его так назвали?
Почему так названа финляндия?
Почему так названа финляндия.
Объясните смысл слов с?
Объясните смысл слов с.
М. соловьева, назвавшего петра великого революционером на троне.
Финикийцы почему их так назвали?
Финикийцы почему их так назвали.
Либералы и революционеры?
Либералы и революционеры.
Сходства и различия.
Эта улица Караганды названа в честь выдающего писателя, революционера и общественного деятеля, сумевшего в годы Гражданской войны бежать из «Вагона?
Эта улица Караганды названа в честь выдающего писателя, революционера и общественного деятеля, сумевшего в годы Гражданской войны бежать из «Вагона.
Почему гуситов так назвали?
Почему гуситов так назвали.
Почему горностай так назван?
Почему горностай так назван.
Почему революционеры объявили нападение санкюлотов на тюрьмы в сентябре 1792 г?
Почему революционеры объявили нападение санкюлотов на тюрьмы в сентябре 1792 г.
Черносотенцы
Черная сотня представляла собой конгломерат слабо связанных между собой союзов, обществ и братств. Крупнейшей из черносотенных партий был «Союз русского народа», учрежденный в ноябре 1905 г. в Петербурге. Примечательно, что «Союз», имевший все признаки политической партии (программу, устав, руководящие органы, сеть местных организаций и т.п.), категорически отрицал свой партийный характер, выдавая себя за общенародное объединение, и в широком смысле слова отождествлял себя со всей русской нацией. При такой трактовке принадлежность к «Союзу» являлась не добровольным выбором, а священной обязанностью каждого верноподданного, членство же в любой другой политической организации приравнивалось к государственной измене.
Террор становится одним из главных направлением черносотенцев.Террор был направлен как против революционеров,так и против инородцев и иноверцев. Чаще всего страдали представители еврейского населения.
Черносотенный погром 1905 года в Томске автор картины — Владимир Вучичевич-Сибирский
Сатира на членский билет черносотенных организаций: «Выдано предъявителю сего въ томъ, что онъ не студентъ и не интеллигентъ. А потому избiенiю не подлежитъ»
«Союз русского народа» делал ставку на национальный вопрос. Поскольку ни одна из общероссийских политических партий либерально-демократического направления не связывала себя исключительно с русским населением, черносотенцы быстро заполнили пустовавшую нишу, объявив своей монополии на патриотизм, призвали защищать русский народ от «инородческой опасности». Черносотенные союзы, как заявляли сами крайне правые, были ориентированы прежде всего на «простой, черный, рабочий люд». Им удалось привлечь под свои знамена больше членов, чем всем политическим партиям России вместе взятым. Комплексный анализ источников позволяет установить, что в момент наивысшего расцвета черносотенства, приходящегося на 1907–1908 гг., в рядах монархических организаций состояло более 400 000 членов. Оборотной стороной массового членства была рыхлость и аморфность черносотенных организаций. Большинство членов монархических союзов числились в них только номинально.
Черносотенцы участвовали в выборах Государственной Думы.Имели большинство в парламенте,но к деятельности Государственной Думы относились отрицательно. Идеальным вариантом для них был Земский Собор-сословно-представительный орган допетровской Руси.
В программных документах черносотенных союзов говорилось, что монархисты будут добиваться своих целей исключительно законными способами на основе христианской любви к ближнему и милосердия. На деле черносотенцы были весьма далеки от терпимости и всепрощения. Среди крайне правых культивировался дух возмездия, и на первых полосах их газет постоянно печатались списки людей, павших жертвами «безбожного грабительски-освободительного движения». По словам очевидцев, руководители «Союза русского народа» только и толковали, что об убийствах.
В состав Союза входили представители различных социальных слоёв общества:от дворянства до крестьянства. Даже представители Русской Правослпвной Церкви входили в состав Союза.Официально Синод Русской Православной Церкви придерживался нейтральной позиции в отношении черносотенцев,но на местах они активно втянулись в ряды Союза.Например такие деятели как волынский архиепископ Антоний,томский архиепископ Макарий,саратовский епископ Гермоген.
Деятельность Союза финансировалась как из правительственных источников,так и от частных вложений. Например вдова богатого издателя Полубояринова пожертвовала для нужд Союза около 500 тысяч рублей. За Союзом наблюдали шеф тайной полиции Рачковский П.И и лично государь царь Николай II.На секретном докладе Трепова о работе подпольной фабрики прокламаций Союза видна виза царя «Выдать семьдесят пять тысяч Рачковскому за успешное использование общественных сил» Всего из правительственных источников на нужды Союза было пожертвовано полтора миллиона рублей. На что тратились эти деньги? На это государь ответа не требовал.
Какова была реакция царя Николая II на происходящие события? Царь знал о происходящих событиях в России. Погромы ужасали его. Но тем не менее даёт такую оценку: «Я знаю,что русские суды относятся к участникам погрома с излишней строгостью и педантично. Даю моё Царское слово, что буду всегда исправлять их приговоры по просьбе дорого мне Союза Русского народа».
Деятельность черносотенцев прекратилась сразу же после Февральской революции 1917г. Но большинство бывших черносотенцев активно участвует в деятельности Белого движения, где также проводят погромы. После окончания Гражданской войны бегут за границу. На территории Китая даже осуществляется попытка создать Русскую Фашистскую Партию.
Но идеи черносотенцев живы, они и сегодня привлекают своих последователей.
Революционеры справа
Размышления о феномене православного радикализма
«Революционеры справа» – это понятие появилось в начале ХХ века. Им нередко спекулировали политические оппоненты правых, в том числе из среды высокопоставленных либерального духа сановников, навешивая его как политический ярлык для дискредитации всех правых. Тем не менее, явление это, «революция справа», в православно-патриотической среде того времени существовало. И тому много исторических примеров.
Взять хотя бы печальный конец жизненного пути выдающихся вождей правого движения епископа Никона (Бессонова) и иеромонаха Илиодора (Труфанова), сложивших с себя сан, «размонашившихся» и трагически закончивших свою жизнь (первый застрелился, второй, всеми оставленный и презираемый, никому не нужный, умер на чужбине). Можно еще вспомнить одного из главных вождей правых Владимира Пуришкевича, который запятнал своё имя, приняв участие в убийстве Г.Е. Распутина, а после государственного переворота оказался никому не нужен – ни правым, ни левым. В годы Гражданской его гнали даже белые на своей территории, и умер он от тифа, никем, кроме родных, не оплакиваемый.
Эти, самые яркие примеры «революционеров справа», выросли на определённой почве, в определённом контексте. Так что вполне возможно говорить о целом явлении в среде правых предреволюционной поры.
Поэтому вполне уместно задаться вопросами: Как же происходит процесс превращения правых в «революционеров справа»? Почему правые переходят в противоположный политический лагерь? Есть ли в этом какая-то логика?
Эти вопросы совсем не праздные и имеют не только историческое значение. Нечто похожее, как мы видим, происходит и сегодня.
Причём превращение правых в «революционеров справа» является не только их личной трагедией, но это – довольно тревожный сигнал для общества и власти, некий знак революционизирования настроений.
По моему глубокому убеждению, революция происходит при двух условиях.
Наблюдая за тем, как в вопросе вакцинации часть активистов православно-патриотического движения легко перешла от лоялизма к противостоянию власти, на память невольно приходят эти исторические аналогии с монархическим движением начала ХХ века. Конечно, всякая аналогия хромает, но при корректном её использовании она позволяет понять логику современной политической борьбы.
По сути, на идее пресловутой «третьей силы» и зиждется нынешняя попытка воспользоваться тревогой, озабоченностью и протестными настроениями, вызванными вакцинацией.
Что же лежит в основе православного радикализма и «революции справа»?
Ведь вакцинация стала только поводом для этой попытки противопоставления церкви государству, для противостояния православных власти. Другим поводом стала развернувшаяся одновременно и теми же людьми борьба за демократию в церкви под видом восстановления утраченной соборности. Правда, это чисто внутрицерковный сюжет, но он органично ложится в борьбу против вакцинации. Всё это – та же «революция справа», которую мы можем наблюдать, изучая историю правого движения начала ХХ века.
Как же происходит процесс превращения правых в «революционеров справа»? Какова логика? Я вижу три причины, которые способствуют превращению правых в «революционеров справа».
Первая причина – анархизм, свойственный русскому характеру. Мы видим его проявления на протяжении всей нашей истории. Русским людям одновременно свойственны и глубочайший патернализм, готовность жертвовать многим ради укрепления государства, и упоение самовластием и безвластием. В периоды смут и нестроений русский человек доходит до убегания от государства, а потом и борьбы против власти. Свойственно это, увы, и православным русским людям. Вспомним хотя бы конфликт Священства и Царства, сыгравший роковую роль в нашей истории в 1917 году. Если бы Священноначалие отказалось признать законность государственного переворота, потребовало хотя бы встречи с Императором, история наша могла пойти иным путём…
Сегодня этот анархизм в православной среде проявляется в воинствующем антисоветизме. Вроде клянут иные православные Ленина и Сталина, притеснение советским государством веры и церкви, но как-то незаметно переходят к противостоянию самой по себе государственности. Это и немудрено, ведь другого государства у русского народа с 1917 по 1991 годы не было. Мы могли наблюдать, как советские диссиденты органично становились русофобами и врагами государства (за редчайшим исключением). Любые попытки нынешнего государства, являющегося наследником СССР, проявить какие-то симпатии к советскому прошлому вызывает к нему такое же отношение.
По моим наблюдениям, самыми яростными борцами против вакцинации стали именно монархисты-антисоветчики и диссиденты, – они органично становятся ковид-диссидентами.
Вторая причина имеет политико-технологическую природу и связана с неумением формировать правильное отношение к власти, прежде всего отношение к критике власти. Я уже не раз призывал многих своих единомышленников не нагнетать градус критики власти (которую есть за что критиковать и нужно критиковать), поскольку можно легко оказаться в технологической ловушке. Логика тут простая: я (мы) дал власти (президенту, чиновникам) правильный совет, а они его проигнорировали; дальше повышается градус критики; а завершается это прямой дорогой в лагерь революционеров, противников власти. Если власть меня (нас) не слушает – это неправильная власть, и она, следуя новому «богословию непослушания», конечно не от Бога! С этой властью «каши не сваришь», эту власть не жалко, её надо свергать. Таким путём очень легко пойти, если градус критики повышен до предела.
Но еще древние знали и другую технологию, которая выражена в латинской мудрости: «Капля точит камень не силой, а частым падением». Эту технологию, получившую нравственное оправдание в христианской проповеди смирения и терпения, как признаках духовно развитой личности, активно использовала церковь в своём благотворном влиянии на представителей власти. И подобно тому, как Спаситель завещал прощать согрешившему брату не до семи раз, как предполагал апостол Петр, а до «семижды семидесяти раз» (Мф. 18: 21-22), так и указывать на ошибки и недостатки чиновников нужно до тех пор, пока эта мысль не дойдёт до умов представителей власти, т.е. «капать и капать».
Третью причину я бы назвал «безжалостным православием», – речь об определённом психологическом феномене. Здесь причудливым образом в православной среде проявляется чисто большевистское мировоззрение. Подобно тому, как некоторые поклонники белогвардейцев ведут себя порой как заправские большевики, не желая искать компромиссы, так и нынешние православные борцы с вакцинацией и настаивающем на ней государством занимают столь же непримиримую позицию. Был такой антисоветский анекдот, высмеивающий одну из основ советской внешней пропаганды: мы будем до тех пор бороться за мир, пока от мiра камня на камне не останется. Тут такая же психологическая установка. Мы будем бороться за свои принципы, за своё понимание истины, пусть даже от церкви камня на камне не останется. За свою правду они, как настоящие большевики, готовы разорить церковь. Так я понимаю психотип бывшего схиигумена Сергия Романова и его сторонников.
А надо жалеть и людей, жалеть нашу церковь, она ведь не вами создана! Но этим православным людям не жалко церковь, если она не принимает их образ мысли. А ведь русское слово жалеть является одним из синонимов слову любить!
«Безжалостное православие» – это тяжёлое наследие советской эпохи, причудливым образом сохранившееся в людях вроде бы как исповедующих Христово учение. Православный радикализм – это не ревнительство, это – оскудение любви…
Почему черносотенцев можно назвать «революционерами справа»?
«спава» так как черносотеннные организации являлись националистическими, для них была характерна «преданность монархии и церкви», выступали против разворачивающегося революционного движения.
Ива́н IV Васи́льевич, прозванный Гро́зным, по прямому имени Тит и Смарагд [5], в постриге Иона (25 августа 1530, село Коломенское [6] под Москвой — 18 (28) марта 1584, Москва) — Государь, великий князь московский и всея Руси с 1533 года, первый царь всея Руси (с 1547 года) (кроме 1575—1576, когда «великим князем всея Руси» номинально был Симеон Бекбулатович).
Старший сын великого князя московского Василия III и Елены Глинской. По отцовской линии происходил из московской ветви династии Рюриковичей, по материнской — от Мамая, считавшегося родоначальником литовских князей Глинских [7][8]. Бабушка по отцу, София Палеолог — из рода византийских императоров [9].
Номинально Иван стал правителем в 3 года. После восстания в Москве 1547 г. правил с участием круга приближённых лиц — «Избранной Рады» [10]. При нём начался созыв Земских соборов, составлен Судебник 1550 года. Проведены реформы военной службы, судебной системы и государственного управления, в том числе внедрены элементы самоуправления на местном уровне (губная, земская и другие реформы). Были покорены Казанское и Астраханское ханства, присоединены Западная Сибирь, Область войска Донского, Башкирия, земли Ногайской Орды. Таким образом, при Иване IV прирост территории Руси составил почти 100 %, с 2,8 млн км² до 5,4 млн км², к завершению его царствования Русское государство стало размером больше всей остальной Европы [11].
Черносотенцы и Революция
Вадим Валерианович Кожинов, писатель, историк и публицист, создал свое направление в российской исторической науке, которое позволило дать иную оценку событиям нашего прошлого и по-новому оценить многие проблемы нашей страны. В книге, представленной вашему вниманию, В. В. Кожинов подробно рассматривает историю русского революционного и так называемого «черносотенного» движения с 1905 по 1917 год. По мнению автора, «черносотенцы» являлись последним оплотом российской государственности, именно поэтому они подвергались ожесточенным нападкам со стороны революционного и либерального лагерей до тех пор, пока не были изничтожены окончательно. Как это происходило, автор показывает на многочисленных примерах, привлекая большое количество фактического материала.
Оглавление
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Черносотенцы и Революция предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Кто такие «черносотенцы»?
Как уже сказано, прописная буква в слове «Революция» употреблена для того, чтобы подчеркнуть: речь идет не о каком-либо революционном взрыве (декабря 1905-го, февраля 1917-го и т. д.), но обо всем грандиозном катаклизме, потрясшем Россию в XX веке. Широкое значение имеет и слово «черносотенцы». Нередко вместо него предпочитают говорить о «членах Союза русского народа», но при этом дело сводится только к одной (пусть и наиболее крупной) патриотической и антиреволюционной организации, существовавшей с 8 ноября 1905-го и до февральского переворота 1917 года. Между тем «черносотенцами» с полным основанием называли и называют многих и весьма различных деятелей и идеологов, выступивших намного ранее создания Союза русского народа, а также не входивших в этот Союз после его возникновения и даже вообще не состоявших в каких-либо организациях и объединениях. Поэтому слово «черносотенцы», несмотря на его одиозное, то есть имеющее крайне «отрицательное» и, более того, проникнутое ненавистью значение, все же наиболее уместно при исследовании того явления, которому посвящена эта глава моего сочинения.
Да, слово «черносотенцы» (производное от «черная сотня») предстает как откровенно бранная кличка. Правда, в новейшем «Словаре русского языка» (1984) была предпринята попытка дать более или менее объективное толкование этого слова (привожу его целиком): «Черносотенец. Член, участник погромно-монархических организаций в России начала 20 века, деятельность которых была направлена на борьбу с революционным движением».
Небесполезно разобраться в этом определении. Странноватый двойной эпитет «погромно-монархические» явно призван сохранить в толковании этого слова бранный (таково уж само это словечко «погромный») привкус. Правильнее было бы сказать «крайне» или «экстремистски монархические» (то есть не признающие никаких ограничений монархической власти); определение «погромные» неуместно здесь уже хотя бы потому, что некоторые заведомо «черносотенные» организации — например, Русское собрание (в отличие от того же Союза русского народа) — никто никогда не связывал с какими-либо насильственными — то есть могущими быть отнесенными к «погромным» акциями.
Во-вторых, в приведенном словарном определении неправомерно ограничение понятием «монархизм»; следовало сказать об «организациях», защищавших традиционный тройственный, триединый принцип — православие, монархия (самодержавие) и народность (то есть самобытные отношения и формы русской жизни). Во имя этой триады «черносотенцы» в вели непримиримую, бескомпромиссную борьбу с Революцией, — притом гораздо более последовательную, чем многие тогдашние должностные лица монархического государства, которых «черносотенцы» постоянно и резко критиковали за примирение либо даже прямое приспособленчество к революционным — или хотя бы к сугубо либеральным — тенденциям. Не раз «черносотенная» критика обращалась даже и на самого монарха, и на главу православной церкви, и на крупнейших творцов национальной культуры (более всего — на Толстого, хотя в свое время именно он создал «Войну и мир» — одно из самых великолепных и полнокровных воплощений того, что обозначается словом «народность»).
Далее, разбираемое словарное определение не вполне четко обрисовало те, так сказать, границы, в которых существовали «черносотенцы»; говорится и о «членах», и также об «участниках» соответствующих организаций. В этом видно стремление как-то разграничить прямых, непосредственных «функционеров» этих организаций и, с другой стороны, «сочувствующих» им, в той или иной мере разделяющих их устремления деятелей — то есть скорее «соучастников», чем «участников». Так, например, авторы и сотрудники редакции знаменитой газеты «Новое время» (в отличие, скажем, от сотрудников редакций газет «Московские ведомости» или «Русское знамя») не входили в какие-либо «черносотенные» организации и даже нередко и подчас весьма решительно их критиковали, но тем не менее «нововременцев» все же вполне основательно причисляли и причисляют к лагерю «черносотенцев».
Наконец, словарное определение относит к «черносотенцам» только деятелей «начала 20 века»; между тем это обозначение часто — и опять-таки с полным основанием — применяется и ко многим деятелям предыдущего, XIX века, хотя и называют их так, конечно, задним числом. Но, как бы там ни было, начиная по меньшей мере с 1860-х годов на общественной сцене выступали идеологи, которые явно представляли собой прямых предшественников тех «черносотенцев», которые действовали в 1900 — 1910-х годах. Собственно говоря, убеждения принадлежавших к старшим поколениям виднейших деятелей «черносотенных» организаций — таких, например, как Д. И. Иловайский (1832–1920), К. Ф. Головин (1843–1913), С. Ф. Шарапов (1850–1911), В. А. Грингмут (1851–1907), Л. А. Тихомиров (1852–1923), А. И. Соболевский (1856–1929) — вполне сложились еще до начала XX века.
Итак, обрисованы общие контуры явления, известного под названием «черносотенство». Нельзя, впрочем, умолчать о том, что слово это — или, точнее кличка — последние несколько лет самым активным образом используется по отношению к тем или иным современным, сегодняшним деятелям и идеологам. Но это уже совершенно особый вопрос, о котором можно рассуждать только после уяснения действительного характера дореволюционного «черносотенства».
Как сказано, слово «черносотенцы» — а также словосочетание «черная сотня», от которого оно образовано, — употреблялось и употребляется по сути дела в качестве бранной клички, своего рода проклятия (хотя в новейших словарях и можно найти примеры более «спокойного» толкования). Еще в 1907 году известнейший «Энциклопедический словарь Брокгауза-Эфрона» (2-й дополнительный том) «заложил основы» именно такого словоупотребления (курсив в цитируемом тексте, а также в дальнейшем — кроме специально оговоренных случаев — мой. — В.К.):
«Черная сотня — ходячее название, которое в последнее время стало применяться к подонкам населения… Черносотенство под разными наименованиями являлось на историческую сцену (например в Италии — каморра и мафия)… При культурных формах политической жизни черносотенство обыкновенно исчезает»… И далее: «… сами черносотенцы охотно приняли эту кличку, она делается признанным наименованием всех элементов, принадлежащих к крайне правым партиям и противополагающих себя «красносотенцам». В № 141 «Московских ведомостей» за 1906 год было помещено «Руководство черносотенца-монархиста»… Такой же характер имеет брошюра А. А. Майкова «Революционеры и черносотенцы» (СПб., 1907)…»
В этой словарной статье, между прочим, дано и иное, не бранное определение «черносотенцев»: речь идет об «элементах», то есть, попросту говоря, о людях (автор словарной статьи как бы не хотел называть их «людьми»), «принадлежащих к крайне правым партиям»; выражение «крайне правые» можно было бы заменить и более «научным» — «крайне консервативные» или, в конце концов, «реакционные» (правда, и это слово в России давно уже стало «ругательным»). Но словарь относится с явным предпочтением к обозначению «черносотенцы», ловко ссылаясь на то, что «сами черносотенцы охотно приняли эту кличку», — как будто они были готовы принять на себя и такие содержащиеся в словарной статье определения, как «подонки» и «мафия», а также обвинение в полной несовместимости с культурой (ведь, согласно словарю, «при культурных формах политической жизни черносотенство исчезает») и т. п.
Сам по себе факт, что «черносотенцы» не возражали против навязываемой им «клички», не столь уж удивителен. Не раз в истории название какого-либо течения принималось из враждебных или хотя бы чуждых уст; так, например, Хомяков, Киреевские, Аксаковы, Самарин не открещивались от названия «славянофилы», которое употреблялось по отношению к ним в качестве заведомо иронической, издевательской (пусть и не заряженной столь ярой ненавистью, как «черносотенцы») клички.
Итак, «черные сотни» — это объединения «земских» людей, людей земли, в отличие от «служилых», чья жизнь была неразрывно связана с учреждениями государства. И именуя свои организации «черными сотнями», идеологи начала XX века стремились тем самым возродить древний сугубо «демократический» порядок вещей: в тяжкое для страны время объединения «земских людей» «черные сотни» — призваны спасти ее главные устои.
Основоположник организованного «черносотенства» В. А. Грингмут (о нем еще пойдет речь) в своем уже упомянутом «Руководстве монархиста-черносотенца» (1906) писал:
Здесь уместно напомнить о том, что речь у нас вообще идет о загадочных страницах истории. И разве не загадочен уже сам по себе факт, что очень многие из нынешних популярных авторов и ораторов, стремящихся как можно более «беззаветно» разоблачить и проклясть Революцию, в то же самое время явно с еще большей яростью проклинают «черносотенцев», которые с самого начала Революции с замечательной, надо сказать, точностью предвидели ее чудовищные последствия и были, в сущности, единственной общественной (то есть не принадлежавшей непосредственно к государственным институтам) силой, действительно стремившейся (пусть и тщетно) остановить ход Революции.
Это достаточно сложная «загадка», которую я буду пытаться прояснить на протяжении всего этого сочинения, но важно, чтобы читатели постоянно имели ее в виду.
Стоит еще обратить внимание на то обстоятельство, что чисто бранному употреблению слова «черносотенцы» (и, конечно, «черная сотня») весьма способствует новейшее смысловое наполнение эпитета «черный», присутствующее в нем помимо его прямого значения — то есть значения определенного цвета. Мы видели, что в свое время «черный» было синонимом слова «земский». Войско Дмитрия Донского, как сообщает «Сказание о Мамаевом побоище», сражалось на Куликовом поле под черным знаменем, и это, возможно, означало, что в битве участвуют на только «служилые», но и «земские» люди — то есть вся Русская Земля. Напомню еще, что «чернецами» звались монахи (и по сей день еще употребляется словосочетание «черное духовенство» — то есть монашество). Таким образом, слово «черный» было достаточно многозначным. Однако в новейшее время в нем стали господствовать смысловые оттенки, говорящие о чем-то сугубо «мрачном», «враждебном» или даже «сатанинском»… И эти обертона значения слова «черный» используются, подчеркиваются интонацией при произнесении слова «черносотенцы», так что в самом деле нелегко «обелить» (невольно напрашивается эта игра слов) обозначаемое им явление. И все же постараемся понять, — кто же такие в действительности были «черносотенцы»?
Начать целесообразно с того необходимого фундамента, на котором создается любое общественное движение — проблемы культуры (культуры философской, научной, политической и т. д.). Конечно, есть общественные движения, основывающиеся на весьма или даже крайне небогатом, неразвитом и узком культурном фундаменте, но так или иначе он все же обязательно наличествует.
В представлениях о «черносотенцах» абсолютно господствует оценка их культурного уровня как предельно низкого; они рисуются в качестве этаких «черных-темных» субъектов, живущих набором примитивных догм и трафаретных лозунгов. Именно так истолковывается, например, постоянно упоминаемая обычно с сугубо иронической интонацией — основополагающая для черносотенцев триада: «православие, самодержавие, народность».
Конечно, в сознании тех или иных заурядных людей эта тройственная идея — как, впрочем, и вообще любая идея — существовала в качестве плоского, не обладающего весомым смыслом лозунга. Но едва ли возможно всерьез оспорить утверждение, что в духовном творчестве Ивана Киреевского, Хомякова, Тютчева, Гоголя, Юрия Самарина, Константина и Ивана Аксаковых, Достоевского, Константина Леонтьева многовековые реальности русской Церкви, русского Царства и самого русского Народа предстают как феномены, исполненные богатейшего и глубочайшего исторического содержания, которое по своей культурной и духовной ценности ничуть не уступает, скажем, историческому содержанию, воплощенному в западноевропейском самосознании.
Несмотря на это, и на Западе, и в России, разумеется, были и есть многочисленные идеологи, пытающиеся всячески принизить развивавшееся в течение столетий содержание русского исторического пути, объявляя его чем-то заведомо и гораздо менее значительным, нежели содержание, запечатлевшееся в западноевропейском самосознании. Однако такие попытки, повторюсь, попросту не серьезны.
Они, в частности, оказываются в поистине нелепом противоречии с тем очевидным фактом, что наследие перечисленных только что русских писателей и мыслителей давно и предельно высоко оценено на Западе, — подчас (пусть это звучит как-то постыдно для русских людей…) более высоко, чем в самой России. И попытки обесценить выраженное в их наследии понимание тройственной идеи «православие — самодержавие — народность» свидетельствуют либо об убогости тех, кто предпринимает подобные попытки, либо об их недобросовестной тенденциозности (кстати сказать, для дискредитации «тройственной идеи» применяется такой прием: вот, мол, Достоевский действительно несравненный гений, но была у него странная Ахиллесова пята: вера в Церковь, Царя и Народ).
Нельзя не заметить, что наиболее «умные» противники тройственной идеи поступали и поступают по-иному. Они отдают высокие или даже высочайшие почести вдохновлявшимся этой идеей русским мыслителям XIX века, особенно дореформенного периода, но утверждают, что, мол, к XX веку сия идея «разложилась» или «выродилась» и стала-де превращаться в вульгарную догму.
Владимир Соловьев, начавший, между прочим, свой путь именно в среде правоверных славянофилов и их наследников, в тесной связи с Иваном Аксаковым, Достоевским, Леонтьевым, к середине 1880-х годов очень резко изменяет свои позиции и все более непримиримо критикует (нередко до удивления легковесно) своих недавних единомышленников. В 1889 году он публикует пространную статью с выразительным названием: «Славянофильство и его вырождение». Здесь он, достаточно высоко оценивая славянофилов 1840-1850-х годов, почти целиком отвергает современных ему продолжателей славянофильства.
Далее, лидер либерализма П. Н. Милюков в 1893 году (то есть также ранее появления «черносотенства» в прямом смысле слова) выступает со статьей «Разложение славянофильства»; вне зависимости от намерений автора и это название подразумевало, что в свое время «славянофильство» было чем-то существенным, но к 1893 году оно-де «разложилось» и, следовательно, утратило свое прежнее значение.
В 1911 году историк культуры М. О. Гершензон подготовил к изданию сочинения Ивана Киреевского и, объявляя его в своем предисловии одним из глубочайших общечеловеческих мыслителей XIX века, вместе с тем сетовал, что иные его идеи превратились к настоящему времени в нечто ничтожное и возмутительное.
Разумеется, за те три четверти века, которые протекли со времени возникновения славянофильства и до этого гершензоновского «обвинения», в русском самосознании многое и во многом изменилось. Однако это было обусловлено вовсе не неким «вырождением» идеи, но существеннейшим изменением самой исторической реальности: невозможно было мыслить в России и о России 1900-1910-х годов точно так же, как в 1840-1850-х…
Для более полного выявления проблемы отмечу, забегая вперед, что в наше время, в 1990-х годах, обрисованный мною «процесс» продолжает развиваться, и те идеологи, которые с порога отвергают нынешних продолжателей славянофильства, вполне уважительно относятся не только к «классическим» славянофилам первой половины XIX века, но и к таким их наследникам, как Леонтьев или Николай Страхов, а нередко и более поздним как Розанов или Флоренский. Но идеологи эти по-прежнему начисто «отрицают» любое современное им продолжение славянофильства (в широком смысле слова). Впрочем, к этой теме мы еще вернемся.
Обратимся теперь непосредственно к «черносотенству» начала XX века, Уже и из приведенных соображений ясно, что даже самые решительные противники «черносотенства» так или иначе признавали его прямую связь с долгим и полным значительности предшествующим развитием русской мысли, утверждая, правда, что к XX веку мысль эта «разложилась» и «выродилась» «Выродилась» до такой степени, что как бы вообще утратила культурный статус. И явно господствует представление, согласно которому «черносотенство» начала XX века вообще не имеет отношения к истинной культуре с необходимо присущей ей высотой, богатством, многообразием и утонченностью; культура, мол, абсолютно несовместима с «черносотенством».
Это представление настолько утвердилось в умах подавляющего большинства людей, что, знакомясь всерьез с реальными представителями «черносотенства», они испытывают чувство настоящего изумления. Так, например, современный архивист С. В. Шумихин, подготовивший целый ряд интересных публикаций, был, по его собственному признанию, «поражен», когда ему довелось познакомиться с наследием и самой личностью одного из виднейших «черносотенных» деятелей начала века — члена Главного совета Союза русского народа Б. В. Никольского (1870–1919). Архивисту именно «довелось» узнать об этом человеке, так как изучал-то он ценное наследие полузабытого поэта, прозаика и литературоведа Бориса Садовского (который, впрочем, как оказалось, тоже был «черносотенцем», — правда, не по принадлежности к какой-либо организации, а по внутренним убеждениям), но, обнаружив в архиве Садовского целый ряд писем Б. В. Никольского, С. В. Шумихин невольно увлекся этим близким сотоварищем своего кумира. И вот какое впечатление произвел на архивиста этот человек (отдельные слова выделены в тексте мною):
«В первую очередь в этой незаурядной личности поражает то, что идеи, кажущиеся нам (стоило бы уточнить, кто же эти самые мы? — В.К.) в исторической ретроспективе несовместимыми, сочетались в Никольском вполне органично, без тени какого-либо душевного дискомфорта. С одной стороны, это был многосторонне одаренный человек: поклонник и глубокий исследователь творчества Фета… крупнейший специалист по творчеству Гая Валерия Катулла; пушкинист, поэт, критик, отмеченный печатью несомненного таланта; вдобавок — один из лучших ораторов своего времени… С другой — перед нами активный член «Союза русского народа» (архивист явно не осмелился сказать: «один из главных руководителей». — В.К.) и не менее одиозного (вот-вот! — В.К.) «Русского собрания»… ортодоксальный монархист» [5] и т. д. (итак, быть монархистом уже само по себе преступление…).
К этому можно бы добавить, что Б. В. Никольский был крупным правоведом, глубоко изучавшим римское и современное право, что он собрал одну из самых больших и наиболее ценных частных библиотек того времени, для которой пришлось нанять целую отдельную квартиру, что… впрочем, тут даже трудно все перечислить. Скажу только еще о следующем факте. В 1900 году Александр Блок принес свои юношеские, но уже замечательные стихотворения в имевший вроде бы широкую программу журнал «Мир Божий», где печатались тогда Н. А. Бердяев и Ф. Д. Батюшков, И. А. Бунин и сам В. И. Ленин… Но, познакомившись со стихотворениями, сугубо либеральный редактор журнала В. П. Острогорский заявил Блоку: «Как вам не стыдно но, молодой человек, заниматься этим, когда в университете Бог знает что творится» [6] (речь шла о тогдашней борьбе студентов за «свободу»).
В следующий раз Блок отдал свои стихи Б. В. Никольскому, и тот (а он тогда уже был одним из активнейших деятелей «черносотенного» Русского собрания), нелицеприятно покритиковав молодого поэта за «декадентщину», все же отправил его талантливые стихи в печать. Этот эпизод бросает свет на уровень эстетической культуры у либерала и «черносотенца». Блок удовлетворенно вспоминал в автобиографии 1915 года, что он со своими стихами после неудачи с Острогорским «долго никуда не совался, пока в 1902 году меня не направили к Б. Никольскому» (там же).
Следует подчеркнуть, что восприятие современным архивистом С. В. Шумихиным наследия видного деятеля культуры и вместе с тем активнейшего «черносотенца» Б. В. Никольского — это только один выразительный «пример», помогающий уяснить проблему. Было бы совершенно неправильным понять мои рассуждения как некий упрек или хотя бы полемику, обращенные именно к С. В. Шумихину. Повторяю еще раз, что подавляющее большинство нынешних читателей, столкнувшись с «феноменом» Б. В. Никольского, восприняло бы его точно так же, как названный архивист, ибо большинство это порабощено мифом о «черносотенстве». Словом, С. В. Шумихин — это всего лишь типичный современный читатель (и исследователь) на рандеву, на свидании с «черносотенцем».
И вот этот читатель убеждается, что личность члена Главного совета Союза русского народа Б. В. Никольского решительно противоречит всецело господствующему представлению о «черносотенцах». Впрочем, может быть, это только некий исключительный случай, так поразивший современного наблюдателя? И высококультурный Б. В. Никольский — своего рода белая ворона в «черносотенстве», оказавшаяся в его рядах по какой-то нелепой причине? Архивист — хотя он вообще-то человек знающий, осведомленный — воспринимает Б. В. Никольского именно так (это ясно видно из его высказываний). Вбитое в его сознание представление о «черносотенцах» поистине фатально застилает ему глаза, мешает увидеть реальное положение вещей, которое, в сущности, прямо противоположно «общепринятому» взгляду.
Выдающиеся деятели культуры (а также Церкви и государства) довольно-таки редко вступали в прямую, непосредственную связь с какими-либо политическими движениями. И тем не менее товарищем (то есть заместителем вторым по значению лицом) председателя Главного совета Союза русского народа являлся один из двух наиболее выдающихся филологов конца XIX века начала XX века академик А. И. Соболевский (второй из этих двух филологов, академик А. А. Шахматов, был, напротив, членом ЦК кадетской партии). Алексей Иванович Соболевский (1856–1929) имел самое высокое всемирное признание, и после 1917 года, когда очень многие активные «черносотенцы» были — к тому же, как правило, без всякого следствия и суда — расстреляны (в их числе — и Б. В. Никольский), его не решились тронуть, а классические труды его издавались в СССР и после его кончины.
Деятельнейшим (хотя и не соглашавшимся занимать руководящие посты) участником «черносотенных» организаций был обладавший наиболее высокой духовной культурой из всех тогдашних церковных иерархов епископ, а с 1917 года митрополит Антоний (в миру — Алексей Павлович Храповицкий; 1863–1934). В юные годы он был близок с Достоевским и явился — что, конечно, немало о нем говорит, — прототипом образа Алеши Карамазова. Четырехтомное собрание его сочинений, изданное в 1909–1917 годах, предстает как воплощение вершин богословской мысли XX века, — о чем убедительно сказано в фундаментальном трактате О. Георгия Флоровского «Пути русского богословия», изданному нас в 1991 году (см. с. 427–438 и особенно с. 565, где Г. В. Флоровский показывает, насколько понимание сущности Церкви в трудах митрополита Антония было глубже и выше, чем в сочинениях на эту тему, принадлежащих прославленному В. С. Соловьеву). Кстати сказать, епископ Антоний постоянно общался и вел переписку с упомянутым Б. В. Никольским.
На Всероссийском поместном соборе в ноябре 1917 года архиепископ Антоний был одним из двух главных кандидатов на пост Патриарха Московского и Всея Руси; митрополит Московский Тихон (В. И. Белавин) получил при избрании его Патриархом всего на 12 голосов больше, чем Антоний (соотношение голосов было 162:150). Но Тихон, причисленный ныне (в 1990 году) Церковью к лику святых, был, по-видимому, более готов к тому тяжкому нравственному подвигу, который он совершил, будучи Патриархом в 1917–1925 годах (Антоний же эмигрировал и стал во главе Синода Русской православной церкви Зарубежья).
И нельзя не напомнить, что будущий патриарх Тихон, занимая в 1907–1913 годах пост архиепископа Ярославского и Ростовского, одновременно вполне официально возглавлял губернский отдел Союза русского народа (Антоний, как уже сказано, не соглашался занимать руководящее положение в «черносотенных» организациях, хотя весьма активно участвовал в их деятельности).
Подвижническая трагедийная судьба святителя Тихона сегодня достаточно широко известна, но при его прославлении замалчивается тот факт, что он был виднейшим «черносотенцем», — так же, как и канонизированный одновременно с ним светоносный протоиерей Иоанн Кронштадский. В. И. Ленин был совершенно точен, когда во время своей жестокой борьбы с патриархом Тихоном и его сподвижниками постоянно называл их «черносотенным духовенством».
Как уже говорилось, многие выдающиеся деятели Церкви, государства и культуры России начала XX века не считали возможным или нужным напрямую связывать себя с «черносотенными» организациями. Тем не менее в публиковавшихся в начале XX века списках членов главных из этих организаций — таких, как Русское собрание, Союз русских людей, Русская монархическая партия, Союз русского народа. Русский народный союз имени Михаила Архангела, — мы находим многие имена виднейших тогдашних деятелей культуры (притом некоторые из них даже занимали в этих организациях руководящее положение).
Вот хотя бы несколько из этих имен (все они, кстати сказать, представлены в любом современном энциклопедическом словаре): один из авторитетнейших филологов академик К. Я. Грот, выдающийся историк академик Н. П. Лихачев, замечательный музыкант, создатель первого в России оркестра народных инструментов В. В. Андреев, один из крупнейших медиков профессор С. С. Боткин, великая актриса М. Г. Савина, известный всему миру византинист академик Н. П. Кондаков, превосходные поэты Константин Случевский и Михаил Кузмин и не менее превосходные живописцы Константин Маковский и Николай Рерих (позднее прославившийся своими духовными инициативами), один из корифеев ботанической науки академик В. Л. Комаров (впоследствии — президент Академии наук), выдающийся книгоиздатель И. Д. Сытин и т. д., и т. п.
Речь, повторю, идет о людях, которые непосредственно входили в «черносотенные» организации. Если же обратиться к именам выдающихся деятелей России начала XX века, которые в той или иной мере разделяли «черносотенную» идеологию, но по тем или иным причинам не вступали в соответствующие организации, придется прийти к неожиданному для многих и многих современных читателей выводу.
Целесообразно будет сразу же, еще до представления существенных доказательств, сформулировать этот вывод. Есть все основания утверждать (хотя сие утверждение, конечно вызовет недоверие, и даже, по всей вероятности, прямой протест), что преобладающая часть наиболее глубоких и творческих по своему духу и — это уж совсем бесспорно — наиболее дальновидных в своем понимании хода истории деятелей начала XX века так или иначе оказывалась, по сути дела, в русле «черносотенства». Речь идет, в частности, о людях, которые не только не являлись членами «черносотенных» организаций, но подчас даже отмежевывались от них (что имело свои веские причины). Тем не менее, если «примерять» взгляды и настроения этих людей к имевшимся в то время налицо партиям и политическим движениям, становится совершенно ясно, что единственно близким им было именно и только «черносотенство», и их противники вполне обоснованно не раз заявляли об этом.
Начать уместно с вопроса об исторической дальновидности, и здесь я обращусь к поистине замечательному документу — записке, поданной в феврале 1914 года Николаю П. Ее автор П. Н. Дурново (1845–1915) с 23 октября 1905-го по 22 апреля 1906 года был министром внутренних дел России (его на этом посту сменил П. А. Столыпин), а затем занял гораздо более «спокойное» положение члена Государственного совета (стоит отметить, что П. Н. Дурново, как и почти все российские министры внутренних дел начала XX века, был приговорен левыми террористами к смерти).