с какой заповедью можно соотнести данную пословицу завистливое око видит далеко
Десятая заповедь
Однажды спросили мудреца, какие глаза видят лучше: черные или серые, мужские или женские, глаза человека, или же глаза птицы? — «Лучше всего видят глаза завистливых. Они видят всё: и вблизи самое малое, и то, что находится вдалеке; одного только не видят — доброго. »
Однажды спросили мудреца, какие глаза видят лучше: черные или серые, мужские или женские, глаза человека, или же глаза птицы? — «Лучше всего видят глаза завистливых. Они видят всё: и вблизи самое малое, и то, что находится вдалеке; одного только не видят — доброго, а если и видят, наполняются слезами и стараются не видеть, как бы сами невольно закрываясь. Прячься сколько хочешь, запирайся, удаляйся, безмолвствуй в своем жилище, убегай в пустыню — глаза завистливого достигнут тебя и там и увидят, что ты делаешь. Завистливый имеет как бы некие зрительные трубки, через которые он видит очень далеко». [1]
Нет в душах человеческих более пагубной страсти, чем зависть. Как ржавчина изъедает железо, так зависть — душу, в которой она живет. Словно ехидна, прогрызая носившую её утробу, зависть пожирает своего хозяина. Недаром в средневековых миниатюрах зависть рисовали в виде женщины, которая ест сердце, вырванное из собственной груди. Ее обычный символ — змея, которая иногда изображается с высунутым языком.
Добра чужого не желать
Ты, Боже, мне повелеваешь;
Но меру сил моих ты знаешь —
Мне ль нежным чувством управлять?
Обидеть друга не желаю,
И не хочу его села,
Не нужно мне его вола,
На все спокойно я взираю:
Ни дом его, ни скот, ни раб,
Не лестна мне вся благостыня.
Но ежели его рабыня,
Прелестна. Господи! я слаб!
И ежели его подруга
Мила, как ангел во плоти, —
О боже праведный! прости
Мне зависть ко блаженству друга.
Кто сердцем мог повелевать?
Кто раб усилий бесполезных?
Как можно не любить любезных?
Как райских благ не пожелать?
Смотрю, томлюся и вздыхаю,
Но строгий долг умею чтить,
Страшусь желаньям сердца льстить,
Молчу. и втайне я страдаю.
Почему же именно такой заповедью завершается Декалог — «Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего»? Почему вдруг зависть, эта вечная человеческая спутница, вдруг оказалась наряду с высокими призывами единобожия и почитания родителей?
На самом деле, для десятой заповеди зависть — лишь очевидная каждому вершина айсберга человеческих желаний. Но разве здесь сказано, что вообще запрещаются какие бы то ни было желания? Нет! Эта заповедь запрещает желать только чужое, не — своё, не — свойственное тебе. Но что тогда значит желать «своего», разрешенного, благословенного?
Как это ни звучит парадоксально, «своё» у человека только то, в чем он не властен. То, что ему дано здесь и сейчас. Можно ли дерзкой рукой переменить время, в которое мы живём? стать моложе или старше лет на пятьдесят? приобрести другую внешность, образование, таланты, других родителей? — и этот список можно продолжать бесконечно долго. О как часто именно это и является предметом зависти! Старик завидует юнцу и проклинает Бога, что не вернуть былое, а первоклассник закашливается удушливым табачным дымом, лишь бы хоть немного стать «взрослее».
Десятая заповедь завершает Божественное Откровение, данное Моисею. Она снова обращает нас к первой — заповеди любви к Богу — и тем самым соединяет все заповеди в неразделимый круг. Ведь зависть — это главный враг радости. Грех зависти рождается там, где исчезла благодарность. Где умолкло славословие Богу. Где потеряно умение жить реальной, настоящей жизнью — и радоваться каждому мгновению. Но такая радость возможна лишь тогда, когда в душе есть мир и глубокая уверенность в том, что ты — под защитой Всевышнего. Что всё, что тебя окружает сейчас — Его дар тебе, а всё другое будет излишним. Когда глаза подняты к Небу, источнику всех благ, а не хищнически рыщут вокруг.