Ты зашухерила всю нашу малину

Мурка

Настоящий гимн преступного мира – это песня «Мурка». В фильме Сергея Говорухина «Место встречи изменить нельзя» именно она казалась бандитам самой действенной проверкой для Шарапова. Знание нехитрых аккордов «Мурки» доказало уголовникам, что он не «засланный казачок», а «честный фраер».

Кто был автором песни? Кто придумал историю о предательнице блатного мира «Мурке в кожаной тужурке»? Правда ли, что в основу шлягера положена реальная криминальная история? Кто она – эта роковая Мурка?

Здравствуй, Шура, славная девчонка,

Здравствуй и прощай.

Ты зашухерила всю нашу малину,

А теперь маслину на вот получай.

Такой текст и первое упоминание о «славной девчонке» нашёл петербургский филолог Михаил Лурье. Это произошло сразу же после того, как наконец были открыты архивы Московского государственного института по изучению преступности и преступника. Текст песни явно нам знаком, но только героиней является не Мурка, а Шурка. Слова были записаны на клочке бумаги неизвестным автором (скорее всего, обычным заключённым) в далёком 1921 году в Курском исправдоме (тюрьме). В пометках к тексту песни аноним сообщил, что «впервые услышал её в 1919 году в Одесском исправдоме».

А в материалах о быте царской семьи в начале ХХ века есть информация, что Романовы любили городской шансон, в том числе популярную в те времена песенку «Шурка», исполняемую «на мотив еврейской мелодии».

Константин Паустовский в «Повести о жизни» рассказывает, как во время Гражданской войны ехал в поезде из Киева в Одессу. Одна из попутчиц по имени Люсьена «поправила волосы, села на нары и запела нарочито визгливым и разухабистым голосом:

Здравствуй, моя Любка, здравствуй, дорогая,

Здравствуй, дорогая, и прощай!

Ты зашухерила всю нашу малину –

Так теперь маслину получай».

В другой части книги Паустовский снова вспоминает загадочную Любку: «Почти все местные песенки были написаны безвестными одесситами. Даже всеведущие жители города не могли припомнить, к примеру, кто написал песенку «Здравствуй, моя Любка, здравствуй, дорогая!» – Жора со Стеновой улицы или Абраша Кныш?»

В самом начале 20-х годов промышляла в Одессе банда Владимира Кучеренко – симпатичного молодого человека, который вместе с подельниками грабил и убивал без разбору. Дорогие украшения, которые попадали в руки бандитов, Кучеренко дарил любовнице – Любке-цыганке. Милиция долго пыталась выйти на банду, но безуспешно.

И вот однажды, во время облавы на воровской притон, один из стражей порядка увидел на руке красавицы Любки редкий драгоценный перстень. Именно такой накануне был снят с убитой бандитами одесской акушерки. Любку с перстнем повязали, допросили и выяснили, где, когда и от кого она получила ценный подарок. Как мы отлично знаем из фильма «Место встречи…», работники уголовного розыска предложили Любке сыграть по их правилам в обмен на свободу.

Дальше – не по сценарию. Вместе с милиционерами Любка-голубка пошла в притон на Молдаванке. Увидев её, Кучеренко с радостью открыл дверь и вместе со всей бандой был схвачен сотрудниками угро. Так благодаря Любке удалось поймать самого неуловимого гангстера тех лет – Кучеренко, который, кстати, по совместительству работал в кино – играл батьку Махно в знаменитом художественном фильме 1923 года «Красные дьяволята». Вместе со съёмочной группой вор-рецидивист разъезжал по югу страны. Карьера актёра была для него и подельников-бандитов, работавших техниками на киноплощадке, своеобразным прикрытием. В 1927-м Кучеренко расстреляли и, разумеется, вычеркнули из титров фильма. Но в память о предательнице Любке одесситы сложили на мотив известной песенки текст про «Любку-голубку». Вот строчки одного из вариантов шлягера:

Помнишь ли малину, шухерную жилу?

Любка уркаганов продала.

Здравствуй, моя Любка,

Здравствуй, моя Любка, и прощай!

Ты зашухерила всю нашу малину,

А теперь маслину получай.

На мотив «Любки-голубки» уже в 1934 году советский поэт Ярослав Смеляков (позднее репрессированный) написал знаменитое стихотворение «Любка». Строки Смелякова потом многие принимали за классический текст блатной песни. Благодаря этому тексту полумифическая Любка вдруг приобрела конкретные черты и даже фамилию.

Источник

LiveInternetLiveInternet

—Рубрики

—Метки

Женский образ в живописи 18-20 веков часть 1

—Поиск по дневнику

—Подписка по e-mail

—Статистика

✨ Фима Жиганец представляет: «Мурка: влиятельная воровская баллада о таинственной незнакомке»

Речь держала баба, звали ее Мурка,
Хитрая и ловкая была,
Даже злые урки все боялись Мурки –
Воровскую жизнь она вела:

«Вот пошли провалы, начались облавы,
Много стало наших попадать;
Как узнать скорее, кто же стал шалавой,
Чтобы за измену покарать?

Как чего узнаем, как чего услышим,
Как чего пронюхаем о нем –
В темном переулке перышком попишем
Или дуру вынем и шмальнем!»

Раз пошли на дело, выпить захотелось,
Мы зашли в шикарный ресторан.
Там сидела Мурка в кожаной тужурке,
А из кобуры торчал наган.

Мы решили смыться и не шухериться,
Но позорной Мурке отомстить:
В тёмном переулке, где гуляют урки,
Мы решили Мурку завалить.«Здравствуй, моя Мурка, здравствуй, дорогая,
Здравствуй, моя Мурка, и прощай!
Ты зашухерила всю нашу малину –
И теперь, шалава, отвечай!

Мурка, в чем же дело, что ты не имела?
Разве я тебя не одевал?
Кольца и браслеты, юбки и жакеты
Разве я тебе не добывал?

Раньше ты носила туфли из Торгсина,
Лаковые туфли на «большой»,
А теперь ты носишь рваные калоши,
Рваные калоши на «босой»!

Здравствуй, моя Мурка, здравствуй, дорогая,
Здравствуй, моя Мурка, и прощай!
Ты зашухерила всю нашу малину –
И теперь маслину получай!»

Черный ворон грачет, мое сердце плачет,
Мое сердце плачет и грустит:
В темном переулке, где гуляют урки,
Мурка окровавлена лежит.

Вот лежишь ты, Мурка, в кожаной тужурке,
В голубые смотришь облака;
Что тебя заставило снюхаться с лягавыми
И пойти работать в Губчека?

У «Мурки» существует много вариантов, в одесском, а именно там родилась песня, она начинается словами: «Кто не знал в Одессе банду из Амурки?» (сейчас поют искаженное «из Амура»). В ранних вариантах также у Мурки нет кожаной тужурки: «Там сидела Мура с агентом из МУРа».

Первоначально в песне о предательнице, выдавшей одесских уркаганов, никакой Мурки не было. Наиболее раннюю запись душераздирающей трагедии о любовнице вора, спутавшейся с «лягашом», обнаружил питерский фольклорист Михаил Лурье.

В интервью журналисту «Ленты.ру» Кириллу Головастикову филолог сообщил: «Текст записан в Курском исправдоме, то есть в тюрьме, в 25-м году. Причем пометка собирателя такая: «по словам исполнителя, песня услышана им в 1919 году в одесском исправдоме. В записи указано, что поется на мотив еврейской песни». Эта песня попала в архив Пушкинского дома из материалов Московского института по изучению преступности и преступников (был такой институт в двадцатые годы)».

Лурье также предположил, что песня могла быть известна еще до революции; в ходе исследования он установил, что даже в царской семье с удовольствием слушали некую «блатную» песню про Марусю, однако текст ее, к сожалению, неизвестен.

Тут можно поспорить. Скорее всего, в семье императора исполняли уж точно не «блатную» песню (это даже за пределами экзотики), а чрезвычайно популярную в начале ХХ века песню «Маруся отравилась» – известный всей России «жестокий романс» Якова Пригожина в разных вариантах, записанный на многие пластинки. О нем можно найти массу воспоминаний.

Что касается уркаганского «романса», Лурье приводит несколько куплетов, сохранившихся в записи:

Здравствуй, Шура, славная девчонка,
Здравствуй и прощай.
Ты зашухерила всю нашу малину,
А теперь маслину на вот получай.

Разве не житуха была у нас на малине?
Разве не хватало форсу и брахла?
Что тебя заставило связаться с лягашами?
Или ты красавца там себе нашла?

Посмотри, Алеша, что это девчонка?
Посмотри, Алеша, ведь это красота!
Скурвилась, упала она на лягашонка
И навек пропала вся моя мечта!

Впрочем, одной Шурой дело не обошлось. Константин Паустовский, например, относит появление ранних песенных версий «Мурки» к началу двадцатых годов, однако там фигурировала не Шурка и не Мурка, а вовсе даже Любка. В мемуарах «Повесть о жизни» (часть «Время больших ожиданий») Паустовский пишет об Одессе: «Почти все местные песенки были написаны безвестными одесситами. Даже всеведущие жители города не могли припомнить, к примеру, кто написал песенку «Здравствуй, моя Любка, здравствуй, дорогая!» – Жора со Стеновой улицы или Абраша Кныш?».

Там же писатель приводит куплет из «Любки»:

Здравствуй, моя Любка, здравствуй, дорогая,
Здравствуй, дорогая, и прощай!
Ты зашухерила всю нашу малину –
Так теперь маслину получай.

Конечно, можно было бы сказать, что Паустовский, писавший мемуары с 1945 по 1963 годы, мог не помнить точно текст «Любки» и просто повторил слова бывшей на слуху «Мурки», только изменил имя героини. Но есть и другие свидетельства. Они относятся к началу тридцатых годов. В Центральном Государственном Архиве литературы и искусствахранятся тексты песен «Любка» и «Маша», записанные в 1934 году студенткой Вечернего Рабочего Литературного УниверситетаН. Холиной. Вот полный текст «Любки»:

Тихо ночью темной, только ветер воет,
Там, в глухом подвале, собран был совет:
Злые уркаганы, эти хулиганы
Собирались ночью в темный кабинет.

Речь держала юбка, ее звали Любка,
Гордая и смелая была.
Даже наши урки все ее боялись –
Любка воровскую жизнь вела.

Помнишь ли малину, шухерную жилу?
Любка уркаганов продала.

Здравствуй, моя Любка,
Ты моя голубка,
Здравствуй, моя Любка, и прощай!
Ты зашухарила всю нашу малину,
А теперь маслину получай.

Разве тебе плохо, Любка, было с нами?
Разве не хватало барахла?
Или не носила лаковые туфли,
Шелковые платья и атлас?

Как-то шли на дело, выпить захотелось,
И зашли в фартовый ресторан.
Там она сидела с агентом из МУРа,
У нее под лифом был наган.

Здравствуй, моя Любка,
Ты моя голубка,
Здравствуй, моя Любка, и прощай!
Ты зашухарила всю нашу малину,
А теперь маслину получай.

Как видите, совпадение почти буквальное. Но и это не все. В том же 1934 году увидело свет стихотворение Ярослава Смелякова «Любка». Написано оно на мотив «Мурки», а речь идет об «английском фокстроте» в исполнении Александра Вертинского:

Гражданин Вертинский
вертится. Спокойно
девочки танцуют
английский фокстрот.
Я не понимаю,
что это такое,
как это такое
за сердце берет?

Евгений Долматовский в своих воспоминаниях, однако, уточняет:«Слух автора был заполнен популярным ипривязчивом ритмом блатной песенки«Здравствуй, моя Любка», и свое стихотворение Ярослав сочинил, по сути, как пародию… Весь запев спластинкой Вертинского… свидетельствовал оприблизительном знакомстве автора с материалом: Вертинский никогда не пелту блатную «Любку» – это был коронный номер другого эмигрантского певца».

Но суть не в этом. В песне Смеляков обращается к бывшей возлюбленной Любке Фейгельман и вспоминает:

Как я от райкома
ехал к лесорубам.
И на третьей полке,
занавесив свет:
«Здравствуй, моя Любка,
До свиданья, Люба!» –
подпевал ночами
пасмурный сосед.

Мне передавали,
что ты загуляла –
лаковые туфли,
брошка, перманент.
Что с тобой гуляет
розовый, бывалый,
двадцатитрехлетний
транспортный студент.

Я еще не видел,
чтоб ты так ходила –
в кенгуровой шляпе,
в кофте голубой.
Чтоб ты провалилась,
если все забыла,
если ты смеешься
нынче надо мной!

Вспомни, как с тобою
выбрали обои,
меховую шубу,
кожаный диван.
До свиданья, Люба!
До свиданья, что ли?
Все ты потопила,
Любка Фейгельман.

…Стираная юбка,
глаженая юбка,
шелковая юбка
нас ввела в обман.
До свиданья, Любка,
до свиданья, Любка!
Слышишь?
До свиданья,
Любка Фейгельман!

Тут явные параллели не только в форме прямых цитат, которые изрекает сосед по вагону, но и переосмысленные с горькой иронией. Если герой блатной «Любки» упрекает подругу за то, что она «спуталась с ментами», хотя он ее шикарно одевал, то у Смелякова другие претензии: Любка спуталась с нэпманами, продав высокие идеалы за тряпки (фигурируют даже, как и в уголовном романсе, «лаковые туфли»).

Но вспомним также и о «Маше» – второй песне из разряда «муркиных», которую записала студентка Холина. Судя по тексту, этот вариант является одним из ранних, хотя записан в 1934 году (не считая «Шурки»):

Кто слыхал в Одессе банду из Амурки?
В этой банде были урки, шулера.
Часто занимались темными делами
И всегда сидели в Губчека.

С Машей повстречался раз я на малине –
Девушка сияла красотой –
То была бандитка первого разряда
И звала на дело нас с собой.

Ты ходила с нами и была своею,
Часто оставались мы с тобой вдвоем,
Часто мы сидели вместе на малине –
Полночью ли летней, зимним вечерком.
Я в тебя влюбился, ты же все виляла,
А порой, бывало, к черту посылала.

И один раз наша собралась малина:
Стали часто шмары залетать.
Ты зашухерила всю нашу малину,
Стала агентуру посещать!

И один раз в баре собралась малина,
Урки забавлялися вином.
Ты зашухерила, привела легавых,
И они нас продали потом!

И с тех пор не стала больше Маша с нами,
Отдалась красавцу своему.
Позабыв малину, вместе с легашами
Брала нас на мушку и в Чеку!

Там, на переулке, в кожаной тужурке,
Восемь ран у парня на груди –
Был убит лягавыми за побег с кичмана,
А теперь мы мстить тебе пришли!

Здравствуй, моя Маша,
Здравствуй, моя Маша,
Здравствуй, а быть может, и прощай.
Ты зашухерила всю нашу малину,
А теперь маслину получай!

Разве тебе плохо, Маша, было с нами?
Или не хватало форсу-барахла?
Что ж тебя заставило связаться с легашами
И пойти работать в Губчека?

Разве было мало вечеров и пьянок,
Страстных поцелуев и любви
По аккорд усталых, радостных гулянок
И под пьянство наше до третьей зари?

И в глухую полночь бегали до Маши,
Прикрывая трепетную дрожь.
Уходила Маша с пьяными ворами,
Приходила Маша пьяная домой.

Пусть же будет амба, пусть зашухерила,
Пусть же вся малина пропадет,
Но живая Маша от одесской банды
И от нашей пули не уйдет!

В темный тихий вечер, там же, на Амурке,
Грянули два выстрела подряд:
Там убита Маша, что зашухерила, –
Урки отомстили за ребят.

Через день в Одессе пронеслось молвою:
Машу мы убили за ребят.
Пронеслися быстро черны воронята –
Легаши нас брали всех подряд.

В тексте героиня, хотя и названа «бандиткой первого разряда», однако, судя по всему, была в основном любовницей уголовников. Она даже начинает свою «гадскую деятельность» с того, что предает помаленьку подруг-проституток («шмар»). В песне больше повествуется о совместных кутежах и любовных игрищах. Упомянуто, конечно, о том, что Маша «звала на дело» уркаганов, а также что она «ходила с нами и была своею». Что значит «ходила с нами», неясно: то ли на «дело» ходила, то ли просто «тасовалась» (или, как нынче говорят, «тусовалась») с уголовниками. Нет никаких упоминаний о «воровской жизни» и о «речи» на «совете», а также о том, что «бандитку» «боялись злые урки». В этом смысле «Маша» ближе к «Шурке», где героиня рисуется тоже как любовница.

А «Любка» в варианте 1934 года – уже модифицированный текст, близкий к «классической» «Мурке».

Но вернемся к «Маше». Это слово правильнее было бы писать с маленькой буквы – «маша», «машка»: так называли подруг воров, блатных, уголовников. Но вот вопрос: почему же она в конце концов превратилась в «Мурку» (как, впрочем, и Любка, и Шурка)?

Объяснение довольно очевидное. В тридцатые – сороковые годы «мурками» называли работников Московского уголовного розыска (МУР). Существовала даже поговорка: «Урки и мурки играют в жмурки», то есть одни прячутся, другие ищут. Так что для уголовников имя Мурки стало воплощением гнусности и подлости, которое в их представлении связывалось с коварными «ментами» (хотя имя Мура и позднее в блатной среде было популярно – песни «Мурочка Боброва», «Волны Охотского моря шумят»).

Позвольте, но какой же МУР… в Одессе? Москвичи что, совсем берега попутали? Ну, где-то так. Появление в Одессе-маме сотрудников Московского уголовного розыска не нарушает исторической правды. Как вспоминал участник белогвардейского движения Василий Шульгин, в 1919 году «одесская чрезвычайка получила из Москвы 400 абсолютно верных и прекрасно выдрессированных людей». Впрочем, воспоминания Шульгина – сомнительный источник. Находясь в эмиграции, он в 1925 году тайно посетил Советскую Россию и затем написал книгу «Три столицы». Но на самом деле Василий Витальевич стал жертвой искусной провокации советских секретных служб; «красные» разведчики создали псевдомонархическую организацию «Трест», которая и организовала вояж Шульгина. То есть писатель пользовался слухами о событиях периода Гражданской войны и мог легко перепутать даты. Скорее всего, речь может идти о 1920 годе, когда Одессу заняли части Красной Армии и была создана Одесская губернская чрезвычайно-следственная комиссия (ОГСЧК).

Однако это проясняет лишь появление чекистов, а нам-то нужно прояснить прибытие сотрудников московской милиции – МУРа. И здесь самое время упомянуть о фигуре Макса (Менделя) Абелевича Дейча, с мая 1919 года члена тройки оперштаба ВЧК в Москве (вместе с Дзержинским и Петерсом),члена коллегии секретного отдела ВЧК, члена коллегии Главмилиции. Именно он в феврале 1920 года по постановлению коллегии ВЧК был откомандирован в Одессу и 6 марта назначен товарищем (заместителем) председателя Одесской Губчека, а одновременно – начальником секретно-оперативного отдела ОГЧК. С 10 августа Дейч становится уже председателем ОГЧК. Обращаю особое внимание:в Москве Дейч был одновременно и чекистом, и членом коллегии Главмилиции. Это все-таки разные ведомства, но таким образом становится понятным, почему ЧК укрепляли милицейскими кадрами.

И еще одно важное для нас обстоятельство. Почему, собственно, появилась необходимость присылать в Одессу столь важного человека, как Мендель Дейч – соратника самого Дзержинского? Председатель Цупчрезкома Украины В. Манцев (кстати, тоже московский чекист, бывший заместитель начальника Московской Чрезвычайной Комиссии) позднее вспоминал, что в некоторых городах,где местные ревкомы пытались своими силами организовать губчека, они наталкивались на связь даже ответственных работников с уголовниками: «Особенно ярко обнаружилось это явление в Одессе, где поспешное отступление наших войск летом 1919 года застигло врасплох много партийных работников. Спасаясь от белого террора, некоторые из них вынуждены были пользоваться услугами обывателей и уголовного элемента и после возвращения советских войск оказались в «долгу» у этих врагов советского строя. Одесские спекулянты и даже бандиты широко пользовались этой слабостью местных работников. Нужно было прислать в Одессу новых решительных коммунистов, не связанных никакими «личными отношениями», и лишь тогда явилась возможность направить работу одесской ЧК на правильный путь».

Во многом именно доклад Манцева о столь безрадостной ситуации заставил центральную власть прислать «решительных коммунистов» для чистки местных большевиков с «уголовными связями». Благодаря этому, как констатировал Манцев, удалось «направить работу одесской ЧК на правильный путь».

То есть если бы Мурка беседовала не с агентом из МУРа, а с кем-то из одесских чекистов или милиционеров, уркаганы могли не придать этому особого значения. А вот с агентом МУРа – извини, Маруся, получи маслину. Заодно становится понятным, что неведомые авторы вовсе ничего не перепутали, когда заставили Мурку работать и на чекистов, и на милицию одновременно. Судя по тогдашним реалиям, эти две конторы плотно сотрудничали, тем более в Одессе, где председатель губчека Дейч уже имел московский опыт управления одновременно и ЧК, и милицией.

Так что имя Мурка совершенно определенно связано с московскими «мурками». Для уголовного мира и правоохранителей того времени это было очевидно и не требовало пояснений. Столь же очевидно для них было и то, что события песни происходили не позднее 1922 года. Ведь ВЧК с ее отделениями на местах приказала долго жить 6 февраля 1922-го. Ее функции были переданы ГПУ.

Правда, позднее неведомые переработчики «Мурки» добавили куплет, где коварная предательница носит туфли из Торгсина. Это случилось не ранее 1931 года: сеть специализированных торговых предприятий по обслуживанию иностранных граждан открылась в СССР 5 июля 1931 года, согласно постановлению, подписанному председателем Совнаркома Вячеславом Молотовым.

Еще одна нелепость состоит в том, что, по воровским законам, которые сформировались в начале тридцатых годов, женщины не могли играть ведущей роли в уголовном мире, а уж в сходках им вообще запрещалось участвовать, не говоря о том, чтобы там «держать речь».

Мурка, ты мой Муреночек,
Мурка, ты мой котеночек,
Мурка, Маруся Климова,
Прости любимого…

Многие убеждены, что этот пошловатый куплет является «новоделом», придуманным в хрущевско-брежневские (а то и в горбачевские) времена. Разочарую этих скептиков: припев с «Муреночком» появился еще в двадцатые годы. Откуда же он взялся? А родился-то он как раз не в Одессе, а в Питере. Вернее, даже в Ленинграде.В книге музыковеда Бориса Савченко «Вадим Козин», автор которой беседовал со знаменитым певцом, утверждается: Козин вспоминал, как песню о Мурке с припевом «Мура, Маруся Климова» исполнял в самом начале двадцатых годов прошлого века известный эстрадный куплетист Василий Гущинский, работавший под «босяка».

Вот что пишет Савченко: «В кумирах ходил и артист-трансформатор Гущинский. Особенно его любили рабочие петроградских окраин. Куплеты для него писал Валентин Кавецкий. Гущинский распевал, а фабричные вторили ему хором:

Мура, Маруся Климова,
Ты бы нашла любимого.
Эх, Мура, ты мур-муреночек,
Марусечка, ты мой котеночек. ».

В другом месте беседы Козин опять вспоминает о Кавецком и приводит еще один отрывок куплета:

Мурку хоронили пышно и богато,
На руках несли ее враги,
И на гробе белом
Написали мелом:
«Спи, Муренок, спи, котенок,
сладко спи. »

Немного о Василии Васильевиче Гущинском и Валентине КонстантиновичеКавецком.Один из авторов «Республики ШКИД» Леонид Пантелеев (Алексей Еремеев) вспоминал: «Васвас Гущинский! Кумир петербургской, петроградской, а потом ленинградской публики. Демократической публики, плебса. Ни в «Луна-парк», ни в «Кривое зеркало» его не пускали. Народный дом, рабочие клубы, дивертисмент в кинематографах. Здесь его красный нос, его костюм оборванца, его соленые остроты вызывали радостный хохот. В. В. Гущинский – это мое шкидское детство, послешкидская юность».

Вопрос: почему же припев «Мурки» написал Кавецкий, но сам его не исполнял? Ответ прост: Валентин Кавецкий (Валентин Константинович Глезаров), как и Гущинский, работал в жанре трансформации, то есть мгновенной смены ролей-масок на сцене (Аркадий Райкин обратился к тому же жанру после посещения концерта Кавецкого). Но Кавецкий был салонным куплетистом, а Гущинский, как справедливо отметил Пантелеев, работал под «босяка». Ясно, что куплеты для «Мурки» подходили именно «босяку».

Так значит, припев с «муреночком» появился в начале 1920-х? Ведь об этом прямо говорит Козин, да и шкидовское детство Пантелеева окончилось в 1923 году. Нет, не все так просто. Тот же Савченко в своей книге замечает о Козине:«Даты, фамилии и прочая фактография были для него чем-то вроде высшей математики. Ему, например, ничего не стоило сдвинуть во времени какое-то событие из личной жизни на целое десятилетие вперед или назад».

Возможно, так произошло с воспоминаниями Козина о Гущинском. Точно можно сказать одно: куплеты Гущинский исполнял не позднее середины тридцатых годов.Позже куплетист расстался с маской «босяка»», которая шла вразрез с официальной эстетикой того времени.

Но есть одно событие, которое позволяет нам датировать появление «Муреночка» довольно точно – 1926 годом. Именно тогда произошла история, которая прогремела на весь Ленинград и с огромной долей вероятности могла подтолкнуть Кавецкого к созданию припева «Мурки».

Я имею в виду крупную операцию ленинградской милиции, главную роль в которой исполняла оперативница Мария Евдокимова. Молодую девушку удалось успешно внедрить в гнездо матерых уголовников, центр сборищ лиговской шпаны – трактир «Бристоль». Девушка только недавно поступила на службу в уголовный розыск, никто из бандитов ее не знал. Мария выдавала себя за хипесницу (женщину, которая предлагает жертве сексуальные услуги, а затем вымогает с доверчивого клиента деньги при помощи сообщника, играющего роль внезапно появившегося мужа). Евдокимова убедила хозяина трактира в том, что ей нужно на некоторое время «затихариться», и тот взял девушку на мелкую подсобную работу. Мария имела возможность многое видеть и слышать.

В то время женщины-оперативницы были большой редкостью, и подозрительный владелец «Бристоля» не проявил особой бдительности. Евдокимова вскоре примелькалась, на нее перестали обращать внимание. Уже через месяц агентесса собрала важные сведения об уголовниках, а также об их «наседке» в органах милиции. Предательницей оказалась Ирина Смолова – одна из канцелярских работниц.

В ноябре 1926 года, поздним вечером, уголовный розыск организовал масштабную облаву на «Бристоль». В помощь милиции привлекли курсантов командирских училищ, вооруженных винтовками. Участники облавы прибыли к месту на нескольких десятках машин. В перестрелке были убиты пять бандитов, ранены двое милиционеров. Десятки крупных преступников оказались в руках милиции, хозяин трактира отправился в «Кресты».

Эта чекистка, на мой взгляд, и вдохновила Валентина Кавецкого на создание куплета о Марусе Климовой. Не правда ли, есть рифмованная перекличка фамилий: Климова-Евдокимова? Прямо включить Евдокимову в блатную песню было просто невозможно.

А не так давно появилась еще одна «дочь лейтенанта Шмидта», претендентка на роль легендарной Маруси Климовой. Началось все с заметки «Сюрприз от «Мурки», опубликованной в журнале «Щит и Меч» 24 декабря 2009 года. Журналист Марина Скворцова поведала читателю, что под эгидой Министерства внутренних дел РФ сценаристы Андрей Калитин и Слава Селиванов задумали снять фильм «Мурка», в центре которого «маленький эпизод уникальной спецоперации, проведенной в Одессе оперативниками московского уголовного розыска». Оказывается, «в песне «Мурка» кроется несколько загадок, расшифровав которые и удалось восстановить реальную картину событий. В ходе исследовательской работы авторов проекта в архивах ГИАЦ МВД РФ была обнаружена учетная карточка капитана резерва МВД Марии Прокофьевны Климовой, 1897-го года рождения. Итак, «Мурка» – сотрудница милиции».

А некая Людмила Сушкова в уже помянутом выше «телерасследовании» «Нераскрытые тайны: сюжет песни «Мурка» подошла к делу с еще большим размахом. Ведь, по сути, ни малейших доказательств и аргументов у новой версии нет. Как признаются авторы, «единственное, что удалось найти – это учетная карточка агента Климовой». То есть в архиве МВД обнаружена карточка на капитана резерва Марию Климову. Известно, что она 1897 года рождения и уволилась из органов в 1952 году. Всё! Да мало ли в Бразилии, как говорится. Но авторы «нераскрытых тайн» разматывают целый криминальный клубок. Но разве подобные мелочи могут сдержать полет фантазии настоящего «исследователя»? И вот уже журналист Сушкова «защелкала, засвистала»: «Именно главная героиня песни «Мурка», реально это Мария Климова – оперативница МУРа, она должна была выступать в роли как бы приманки такой, и таким образом помочь оперативникам выйти на всю эту запутанную сеть криминала, сложившегося на тот момент в Одессе. Очень много было на нее поставлено. Вот, как и в песне, есть такие строчки, что «баба хитрая, смелая», то есть вот как бы подчеркивается о том, ее характер какой был».

Откуда этот бред? Автор «версии» объясняет: «Документы были все засекречены, и, насколько мне известно, в 70-х годах было множество документов и архивов уничтожено, также вот личное дело было уничтожено Марии Климовой. Но остались какие-то обрывочные сведения, которые где-то как-то можно собрать и узнать, в том числе от одесских историков-краеведов».

Переводя на вменяемый язык, ахинея, высосанная из пальца. «По некоторым данным», «остались какие-то обрывочные сведения», «можно узнать у краеведов». Когда автор через строку манипулирует такими формулировками, ясно, что ни сведений, ни данных у него не было и нет. Да он их и не искал. Есть лишь тяга сляпать дешевую сенсацию. Отсюда и блистательный вывод авторов «документального» фильма о Мурке: «Выходит, Мурка дожила до этих времен и не погибла? Возможно, в отставке в семейном кругу она тоже не раз исполняла песню о себе».

Мура Климова подвывает песенку о себе любимой – это уже диагноз.

Почему-то практически все, кто слышал знаменитую песню, уверены в том, что кожаная тужурка Мурки прямо указывает на ее связь с чекистами. Да, в первые годы Советской власти кожаная куртка часто ассоциировалась именно с чекистами и комиссарами (с легкой руки писателя Бориса Пильняка даже появилось выражение «парни в кожаных куртках»). А Лев Троцкий в статье «Памяти Свердлова» писал: «В первый по-октябрьский период враги называли коммунистов, как известно, «кожаными», – по одежде. Думаю, что во введении кожаной «формы» большую роль сыграл пример Свердлова. Сам он, во всяком случае, ходил в коже с ног до головы, то есть от сапог до кожаной фуражки. От него, как от центральной организационной фигуры, эта одежда, как-то отвечавшая характеру того времени, широко распространилась. Товарищи, знавшие Свердлова по подполью, помнят его другим. Но в моей памяти фигура Свердлова осталась в облачении черной кожаной брони – под ударами первых лет гражданской войны».

Впрочем, знаменитые «кожанки» были пошиты еще до революции, причем не в России, а в странах Антанты. Во время первой мировой союзники снабжали русских летчиков, а также водителей автомобилей и бронемашин «очками-консервами» от пыли и устойчивой к маслам кожаной одеждой: шароварами, куртками, перчатками с длинными крагами, картузами, а зимой – полушубками, папахами и подшитыми кожей валенками; так же одевались и военные мотоциклисты. В основном одежда эта во время войны оказалась невостребованной, большевики обнаружили ее в избытке на складах царской армии и раздали сотрудникам ЧК, а также комиссарам в качестве форменной одежды. Позже кожаные куртки стали шить для чекистов уже в Республике Советов.

Но вернемся к уркаганской балладе. Подумайте сами: неужели коварная предательница была такой законченной идиоткой, что облачилась в чекистскую форменную одежду и приперлась так в «шикарный ресторан» на тайную встречу с агентом МУРа? В блатных песнях встречается много нелепостей, но не до такой же «высокой степени безумства».

Нет, уголовные песенники были относительно вменяемыми сочинителями. Обратимся к истории, и мы увидим, что кожанка была не только чекистским атрибутом. Такие куртки носили многие – и комсомольцы-рабфаковцы, и студенты. В ироническом рассказе Ильфа и Петрова «Семейное счастье» дается описание такого «заученного» студента Абраши Пуриса: «Его кожанка до такой степени вытерлась и порыжела, что похожа скорее на уцелевшее со времен турецкой войны боевое седло, чем на общеизвестную часть мужского туалета, именуемую курткой». А вот как выглядит его жена Катя: «Те же и Катя. Кожанка. Портфель».

Любопытно и другое. Сосед Пурисов Жоржик, оглядывая Катю, оценивает ее: «Странная девчонка, эта Катя. Сейчас не двадцатый год. Можно было бы одеваться и поизящнее». Выходит, в 1920 году всеобщее ношение кожаных курток было нормой, обычным делом.

Но и это не всё. Оказывается, кожаная куртка нередко была атрибутом и «фартовых» уголовников. Так, в уголовной песне «Три гудочка» поется:

На нем кожана тужурка,
На нем кожаны штаны,
На нем красная рубашка
И семь ран на груди.

Любопытно, что в варианте песни «Маша» мы тоже встречаем упоминание об уголовнике в кожаной куртке:

Там, на переулке, в кожаной тужурке,
Восемь ран у парня на груди –
Был убит лягавыми за побег с кичмана,
А теперь мы мстить тебе пришли!

Таким образом, сама по себе кожаная тужурка не могла вызвать подозрение у подельников Мурки. Тем более наган, который мог быть как у чекиста, так и у преступника. Остается лишь вариант с опознанием урками самого агента ЧК.

В «Амурской Мурке» фамилия «исполнителя» другая:

Самому блатному Яшке Суханову
Мы решили дело поручить.

В варианте двенадцатилетней (!) Люды Ларионовой мы встречаем нового «мстителя»:

У студентки из США Марины Шраго – другие сведения:

В некоторых текстах неизвестные авторы ограничиваются лишь именем Юрки:

Дело поручили Юрке-хулигану,
Наказали Мурку порешить.

Есть вариант со зловещим Шуркой:

В темном переулке
Встретил Шурка Мурку.
«Здравствуй, Шурка!
Здравствуй, Мурка,
Здравствуй и прощай!»

Впрочем, на сайте «Шансон» Шуркой называют именно Мурку («С ними была Шурка, по прозванью Мурка»), что неожиданным образом возвращает нас к первоисточнику 1920-х годов. А расправляется с Шуркой некий Колька:

Помимо названных выше в числе убийц указываются Алеша, Лешка, Петька, Ванька-оборванька и прочие темные личности.Таким образом, за право быть народным мстителем боролись многие уркаганы – так же, как за право называться родиной Гомера спорили семь древнегреческих городов.

Не менее интересны и подробности расправы. Некоторые из них изобилуют натуралистическими деталями. Но встречаются и лаконичные картины:

Вынул Яшка финку
И воткнул ей в спинку.
Заблестели Муркины глаза.
И упала Мурка
В темном переулке,
Проливая кровь на тротуар.

А вот каким манером убивает Шурку-Мурку атаман-хулиган Колька:

Мурка улыбнулась
Ласково и нежно,
Засияли карие глаза.
Тут вонзилась финка
Прямо Мурке в спинку:
Спи, Котенок,
Спи, Муренок, спи.

Существуют варианты совсем уж безжалостные. Вот как убивает предательницу Юрка Мухомор:

С первого удара Мурка пошатнулась,
Со второго рухнула в песок,
С третьего удара череп раскололся
И полился алый ручеек.

И уже пика драматизма достигает описание в тексте с сайта «Блатной фольклор», где в несчастную Мурку стреляет Алеша:

Выстрел раздался, легавые прибежали,
Мурка карававая лежит.
Ее приподняли и ее спросили,
Она им сказала, что он прав.

В темном переулка второй выстрел раздался,
Крик в квартале, шум большой стоит.
Менты прибежали, его сразу узнали –
Алеша со своим шпалером лежит…

В нашей стране влияние уголовного и уличного песенного фольклора на общество в целом и на искусство в частности огромно. Не всегда оно бросается в глаза, но если, как говорил лектор в «Карнавальной ночи», «посмотреть вооруженным взглядом», мы разглядим это влияние даже в детских стихах и песенках.

Вспомним знаменитую «Мама, я летчика люблю» – не уголовную, но тоже, как нынче говорят, маргинальную:

Мама, я летчика люблю,
Мамочка, я летчика люблю!
Летчик высоко летает,
Много денег получает –
Мама, я летчика люблю!

Мама, я доктора люблю,
Мамочка, я доктора люблю!
Доктор делает аборты,
Посылает на курорты –
Мама, я доктора люблю!

Далее следует повар, который «делает котлеты и различны винегреты» и еще невесть кто. А теперь обратимся к известному детскому стишку Сергея Михалкова «А что у вас?». Помните:

Летчик водит самолеты –
Это очень хорошо.
Повар делает компоты –
Это тоже хорошо.
Доктор лечит нас от кори…

Ну? И вы скажете, что это случайность? Но ближе к «Мурке». Вспомним для начала не детские стихи, а близкую нам, ростовским журналистам, да и вообще ростовчанам, «Песенку военных корреспондентов» Константина Симонова:

От Москвы до Бреста нет такого места,
Где бы ни скитались мы в пыли.
С «лейкой» и блокнотом, а то и с пулеметом
Сквозь огонь и стужу мы прошли.

Почему эта песня особенно близка именно ростовчанам? Ну как же, ведь Симонов сочинил ее по пути с одного фронта на другой – из освобожденного Краснодара в еще не освобожденный Ростов-на-Дону. Кстати, сам автор назвал свое произведение «Корреспондентская застольная». Но не в этом суть. Сравните два текста, и вы поймете, о чем я:

От ветров и водки хриплы наши глотки,
Но мы скажем тем, кто упрекнет:
С наше покочуйте, с наше поночуйте,
С наше повоюйте хоть бы год.

Прибыла в Одессу банда из Амура,
В банде были урки, шулера.
Банда занималась темными делами,
И за ней следили мусора.

Ну, улавливаете, о чем я? Именно! Константин Симонов написал свою военную песню на мотив «Мурки»!Об этом писал и сам Симонов, и многие другие. Например, ветеран войны Николай Борисов в мемуарах вспоминал: «Симонов пообедал вместе с нами. Потом он читал стихи «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины». В руках его спутника появилась гитара, и я впервые услышал «Песню фронтовых корреспондентов». Пели ее Константин Михайлович и его товарищ на мотив «Мурки».

Лишь позднее композитор Матвей Блантер положил стихи Константина Михайловича на другую музыку. И то сказать: как же это можно – распевать песню Великой Отечественной на блатной мотивчик?

А вот замечательного детского поэта Валентина Берестова такие сомнения не терзали. Свой стишок для малышей он не только написал в размер популярной уголовной баллады, но еще и озаглавил «Мурка». В память о поэте я приведу эту детскую «Мурку» полностью:

Чья это фигypка,
Дымчатая шкypка,
Ждет нас то снаpyжи, то внyтpи?
Это наша Мypка,
Кошечка-кошypка,
Жмется к двеpи, пpосит: «Отвоpи!»

Видишь, в yголочке
Две блестящих точки
Светятся всю ночкy напpолет?
Мypочке не спится,
Ходит, как тигpица,
От мышей кваpтиpy стеpежет.

Утpо засияло –
Скок под одеяло,
И поет, мypлычет –
Мyp, мyp, мyp!
Целый день игpает –
То клyбки катает,
То гpызет y телефона шнyp.

В маpте в лyнном свете,
Как гpyдные дети,
Плачyт, надpываются коты.
Мypка пpыг на кpесло,
В фоpточкy пpолезла,
И исчезла. Мypка, где же ты?

Где ж ты, Мypка, бpодишь,
Что ж ты не пpиходишь?
Иль наш дом тепеpь тебе не мил?
Я ль с тобой не ладил,
Я ль тебя не гладил,
Я ль тебя сметаной не коpмил?

Чья это фигypка,
Дымчатая шкypка,
Чьи глаза из подпола блестят?
Там сидела Мypка,
Кошечка-кошypка,
Рядом с ней сидело семь котят.

Источник