Проблематика драмы жизнь есть сон
Философская проблематика пьесы Кальдерона «Жизнь есть сон»
Кальдерон великий испанский драматург стиля барокко
«стойкий принц», «жизнь есть сон», «поклонение кресту»
К 1630 г. в испанской драме, происходят сдвиги, позволяющие говорить о переходе от Возрождения к литературной эпохе XVII в.
Центральное явление новой литературной эпохи — творчество Кальдерона. Драма Кальдерона исключительно важна для решения теоретических вопросов барокко в литературе.
Если в начальный период становления и развития испанской национальной драмы противоречия между ренессансно-демократическими идеалами и явью испанской государственности не носили еще острого характера, то к моменту развития творчества Кальдерона картина резко меняется.
Уже в 20-30-е годы большинству современников были видны грозные приметы окончательного заката Испанской империи. Положение Испании того времени определялось, прежде всего, острейшим несоответствием между усиливающимся абсолютизмом и глубочайшим хозяйственным кризисом, нищетой крестьянских и городских низов. Особенно тяжелым было положение крестьянства, составлявшего подавляющее большинство населения страны.
Все это стало приводить к распаду прежних, когда-то прочных нравственных устоев, традиций и представлений в сочетании с «католическим началом», сгубившим Испанию «своим угнетающим преобладанием над всеми другими элементами государственной жизни»
Прежние ренессансно-демократические идеалы, питаемые национальными традициями (характерные для Лопе де Вега и его ближайших соратников), стали уступать место учено-гуманистическим, которые в сфере художественной абстракции легче сочетались с трагическим восприятием действительности.
Писатели Возрождения и писатели барокко, несмотря на черты преемственности между ними, по-разному реагировали на наступление реакции. Драматурги круга Лопе либо сосредотачивали внимание на трагичности ситуации, в которой погибал гуманистически мыслящий или живущий в соответствии со светским духом недавнего прошлого человек, либо смотрели на черную полосу кризиса как на нечто преходящее в сравнении с ценностями, завоеванными человечеством во времена Возрождения.
Драматурги барокко в Испании, сложившиеся в условиях XVII в. как новой исторической эпохи, хотя и испытывали воздействие ренессансного театра, шли, как правило, по другому пути. У драматургов барокко складывалось новое, неренессансное представление о гармонии — и земной и духовной, а как противостоящей земному беспорядку гармонии только духовной.
«Драматурги XVII в., как и в пору Высокого Возрождения, изображали торжество героев, но мыслили его по-новому, прежде всего в сфере духа. Картина мира в представлении поэтов барокко была спиритуализирована. Они не подчинялись реакции, как царству зла и бездуховности, и стремились показать духовное торжество героев. Иногда залогом этого торжества был титанизм и фантастическое напряжение страстей. Непобедимая духовность могла выразиться в любовной или религиозной экзальтации («Любовь после смерти» и «Стойкий принц» Кальдерона). И во втором случае религиозно-философское воодушевление в его евангельской самоотверженности все равно противостояло контрреформационному политическому утилитаризму. В образах героев упомянутых драм, будь то мориск Тусани́ или католик Фернандо, главным был не фанатизм, а стойкость воли, упование на несокрушимость воли человека, обеспечивающие ему внутреннюю победу над неблагоприятными обстоятельствами».
« Религиозно-философская драма барокко в Испании с ее осознанием смятенности человека на пути, полном бед, принципиально отличалась от драмы Ренессанса, однако в своей гуманистической антиконтрреформационности выступала как ее прямая продолжательница. Только у Кальдерона контрреформационной идеологии духовного насилия противопоставлялась не очевидность правоты гармонически развитых, благородных, полных жизненной силы, телесной и душевной красоты людей, как у Шекспира или Лопе, но твердость воли в поражении, смятенный и ищущий интеллект».
Противопоставление несовершенному миру сегодняшнего дня независимости воли и разума сближало драму барокко с драмой классицизма. Оба направления, взятые в большой исторической перспективе, принимали на себя миссию отстоять самосознание человека XVII в. Философская драма испанского барокко содержала уже рационалистические, просветительские элементы.
Из философско-символических пьес всемирно известна его «Жизнь – это сон» («La vida es sueño»).
Исследователь Н. И. Балашов даже прослеживает в этой драме русскую тематику: «С идеей «жизнь есть сон» контрастирует и русско-польский сюжет, имевший в Испании особое конкретное наполнение после знаменитой драмы Лопе де Веги «Новые деяния Великого князя Московского» (1606). При отвлеченной тематике «суеты сует» «Жизнь есть сон» грохочет отзвуками драмы Лопе. Здесь есть и победа восставшего народа, и призвание заточенного или изгнанного царевича, свергающего тирана (отзвук данных о Борисе Годунове), отстраняющего иностранного принца (Владислав)».
И все равно, все эти толкования пьесы неразрывно связаны с темой идеального правителя.
Проблематика пьесы «Жизнь — это сон» Педро Кальдерона (Литература XVII—XVIII веков)
В своей пьесе «Жизнь — это сон» Педро Кальдерон де ла Барка поднимает множество важных философских вопросов. На мой взгляд, центральным в системе персонажей является Сехисмундо, а важнейшим понятием, на основе которого строится повествование — «albedro» (что значит свобода воли).
Автор, действительно, уделяет большое внимание понятию свободы воли человека, а также пытается ответить на вопрос о соотношении этой свободы с предназначением человека, его судьбой.
Так, Сехисмундо, наследник престола, всю свою сознательную жизнь заключен в башне. Еще до рождения сына царь Басилио получил предсказание о том, что будущий принц совершит множество плохих вещей и обречет страну и народ на беды:
Ты знаешь, принцу Сехисмундо
Влияние звезды несчастной
И тьму трагедий роковых…
Сехисмундо не видит мир, не знает, что существует за пределами его тюрьмы.
Наши эксперты могут проверить Ваше сочинение по критериям ЕГЭ
ОТПРАВИТЬ НА ПРОВЕРКУ
Эксперты сайта Критика24.ру
Учителя ведущих школ и действующие эксперты Министерства просвещения Российской Федерации.
Он винит во всем судьбу, а также мечтает о свободе, не подозревая о своем предназначении:
О, я несчастный! Горе мне!
О, небо, я узнать хотел бы,
За что ты мучаешь меня?
Какое зло тебе я сделал,
Впервые свет увидев дня?
Так завязывается конфликт произведения. На протяжении действия как самому Сехисмундо, так и читателю предстоит понять, как соотносится судьба человека и его свобода. Кальдерон устами своих героев говорит о том, что жизнь человека на самом деле похожа на сон, в ней нет постоянства, прозрачности. Человек имеет свое предназначение, и то, каким будет его будущее, зависит от его поступков. В душе человека борются противоположные начала: добро и зло, человеческие и животные черты, желания и долг. С одной стороны, свобода человека призрачна, с другой — он всё же имеет право выбора, даже несмотря на то, что ограничен обстоятельствами выше его сил. Все герои пьесы так или иначе борются с судьбой. Но наиболее ярко эту мысль автор показывает на примере Сехисмундо: оказавшись во сне, на царском престоле, Сехисмундо поначалу и вправду начинает творить бесчинства: всю жизнь проведший в оковах в темнице принц получает свободу и распоряжается ею не самым правильным образом. Однако Басилио заранее предвидит такой исход:
Проснувшись, выкажет он явно,
Что думал он, о чем мечтал;
И, вслед за этим утешенье:
Себя теперь царем увидев,
Решить, что это был лишь сон…
Таким образом, Басилио проучивает Сехисмундо. Принц осознает ценность сна, и то, что, только действуя благородно, он сможет продлить сон, остаться в нем гораздо дольше. Сехисмундо, думая о своем царствовании как о сне, на самом деле меняет свои взгляды на реальную жизнь:
Что жизнь? Безумие, ошибка.
Что жизнь? Обманность пелены.
И лучший миг есть заблужденье,
Раз жизнь есть только сновиденье,
А сновиденья только сны.
Я сплю, Клотальдо, и сейчас:
Я думаю, что в заблужденье
Я, это говоря, не впал:
Когда лишь было сновиденьем,
Что я так верно осязал,
Недостоверно то, что вижу;
И чувствует душа моя,
Что спать могу я пробужденный,
Коли уснувшим видел я.
Примечательна также нравоучительная фраза Клотальдо:
… И жить бесславно — жить не значит.
Поэтому и сам Сехисмундо, после того как принимает сон за истину, решает что должен измениться. Он начинает ценить данную ему возможность и, «погружаясь» в сон вновь, меняет свою судьбу уже раз и навсегда:
Пусть это было предвещанье,
И если жизнь так быстротечна,
Уснём, душа, уснем ещё.
Но будем спать с большим вниманьем,
Но будем грезить — понимая,
Что мы от этого блаженства
Должны проснуться в лучший миг.
Отвечая на вопрос о соотношении предназначения и свободы человека, автор выражает и позицию относительно власти и воли человека, наделенного этой властью:
И раз доподлинно мы знаем,
Что власть всегда взаймы дается,
И что её вернуть нам нужно,
Сомненья прочь, дерзнём на всё.
В этой реплике Сехисмундо выражается его готовность меняться, действовать во сне уже более человечно, слушая голос разума.
В заключение хочется отметить, что, смешивая мысленное и реальное, Кальдерон поднимает важные философские проблемы. По мнению автора, человек всё же способен изменить себя, сделав свой сон явью, однако роль предназначения и рока судьбы в его жизни все еще очень важна. И только с помощью морального очищения человек может обрести лучшую судьбу:
Да, я узнал, людское счастье
Проходит всё, как быстрый сон:
И в этот миг, что мне остался,
Хочу молить я о прощеньи
Моих ошибок, —потому что
Прощают чистые сердца.
Посмотреть все сочинения без рекламы можно в нашем
Чтобы вывести это сочинение введите команду /id104963
Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter.
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.
Спасибо за внимание.
Сайт имеет исключительно ознакомительный и обучающий характер. Все материалы взяты из открытых источников, все права на тексты принадлежат их авторам и издателям, то же относится к иллюстративным материалам. Если вы являетесь правообладателем какого-либо из представленных материалов и не желаете, чтобы они находились на этом сайте, они немедленно будут удалены.
Сообщить о плагиате
35. Философская проблематика пьесы Кальдерона «Жизнь есть сон»
Кальдерон великий испанский драматург стиля барокко
«стойкий принц», «жизнь есть сон», «поклонение кресту»
К 1630 г. в испанской драме, происходят сдвиги, позволяющие говорить о переходе от Возрождения к литературной эпохе XVII в.
Центральное явление новой литературной эпохи — творчество Кальдерона. Драма Кальдерона исключительно важна для решения теоретических вопросов барокко в литературе.
Если в начальный период становления и развития испанской национальной драмы противоречия между ренессансно-демократическими идеалами и явью испанской государственности не носили еще острого характера, то к моменту развития творчества Кальдерона картина резко меняется.
Уже в 20-30-е годы большинству современников были видны грозные приметы окончательного заката Испанской империи. Положение Испании того времени определялось, прежде всего, острейшим несоответствием между усиливающимся абсолютизмом и глубочайшим хозяйственным кризисом, нищетой крестьянских и городских низов. Особенно тяжелым было положение крестьянства, составлявшего подавляющее большинство населения страны.
Все это стало приводить к распаду прежних, когда-то прочных нравственных устоев, традиций и представлений в сочетании с «католическим началом», сгубившим Испанию «своим угнетающим преобладанием над всеми другими элементами государственной жизни»
Прежние ренессансно-демократические идеалы, питаемые национальными традициями (характерные для Лопе де Вега и его ближайших соратников), стали уступать место учено-гуманистическим, которые в сфере художественной абстракции легче сочетались с трагическим восприятием действительности.
Писатели Возрождения и писатели барокко, несмотря на черты преемственности между ними, по-разному реагировали на наступление реакции. Драматурги круга Лопе либо сосредотачивали внимание на трагичности ситуации, в которой погибал гуманистически мыслящий или живущий в соответствии со светским духом недавнего прошлого человек, либо смотрели на черную полосу кризиса как на нечто преходящее в сравнении с ценностями, завоеванными человечеством во времена Возрождения.
Драматурги барокко в Испании, сложившиеся в условиях XVII в. как новой исторической эпохи, хотя и испытывали воздействие ренессансного театра, шли, как правило, по другому пути. У драматургов барокко складывалось новое, неренессансное представление о гармонии — и земной и духовной, а как противостоящей земному беспорядку гармонии только духовной.
«Драматурги XVII в., как и в пору Высокого Возрождения, изображали торжество героев, но мыслили его по-новому, прежде всего в сфере духа. Картина мира в представлении поэтов барокко была спиритуализирована. Они не подчинялись реакции, как царству зла и бездуховности, и стремились показать духовное торжество героев. Иногда залогом этого торжества был титанизм и фантастическое напряжение страстей. Непобедимая духовность могла выразиться в любовной или религиозной экзальтации («Любовь после смерти» и «Стойкий принц» Кальдерона). И во втором случае религиозно-философское воодушевление в его евангельской самоотверженности все равно противостояло контрреформационному политическому утилитаризму. В образах героев упомянутых драм, будь то мориск Тусани́ или католик Фернандо, главным был не фанатизм, а стойкость воли, упование на несокрушимость воли человека, обеспечивающие ему внутреннюю победу над неблагоприятными обстоятельствами».
« Религиозно-философская драма барокко в Испании с ее осознанием смятенности человека на пути, полном бед, принципиально отличалась от драмы Ренессанса, однако в своей гуманистической антиконтрреформационности выступала как ее прямая продолжательница. Только у Кальдерона контрреформационной идеологии духовного насилия противопоставлялась не очевидность правоты гармонически развитых, благородных, полных жизненной силы, телесной и душевной красоты людей, как у Шекспира или Лопе, но твердость воли в поражении, смятенный и ищущий интеллект».
Противопоставление несовершенному миру сегодняшнего дня независимости воли и разума сближало драму барокко с драмой классицизма. Оба направления, взятые в большой исторической перспективе, принимали на себя миссию отстоять самосознание человека XVII в. Философская драма испанского барокко содержала уже рационалистические, просветительские элементы.
Из философско-символических пьес всемирно известна его «Жизнь – это сон» («La vida es sueño»).
Исследователь Н. И. Балашов даже прослеживает в этой драме русскую тематику: «С идеей «жизнь есть сон» контрастирует и русско-польский сюжет, имевший в Испании особое конкретное наполнение после знаменитой драмы Лопе де Веги «Новые деяния Великого князя Московского» (1606). При отвлеченной тематике «суеты сует» «Жизнь есть сон» грохочет отзвуками драмы Лопе. Здесь есть и победа восставшего народа, и призвание заточенного или изгнанного царевича, свергающего тирана (отзвук данных о Борисе Годунове), отстраняющего иностранного принца (Владислав)».
И все равно, все эти толкования пьесы неразрывно связаны с темой идеального правителя.
Сехизмундо (исп. Segismundo) — герой драмы Педро Кальдерона де ла Барки «Жизнь есть сон». Королю Басилио, мудрецу и звездочету, светила предсказали, что его сын Сехизмундо станет чудовищным тираном; чтобы спасти страну от бедствий, Басилио объявил, что ребенок родился мертвым, и приказал держать его в горной башне. Решив проверить, не обманули ли его небесные знамения, король велит, усыпив, перенести его во дворец. Важнейшие события драмы разворачиваются в душе героя. Его самопознание в немалой мере определено внешними обстоятельствами: Сехизмундо вырастает, не зная, кто его родители и кто он такой. Самая пылкая, всепоглощающая его страсть — жажда правды и свободы.
Первый его монолог («О, я несчастен, горе мне!») — яростный протест против неволи; и Кальдерон не оставляет сомнения, что свобода — неотъемлемое и важнейшее право человека. В переполненном болью и негодованием монологе герой проклинает судьбу, дающую человеку меньше свободы, чем зверю, ручью, рыбе и птице. Но, узнав, что он не жалкий узник, а всесильный государь, Сехизмундо возмущен учиненной над ним несправедливостью. Он становится убийцей и насильником. Его свобода — свобода зверя, и сам Сехизмундо знает, что он — получеловек-полузверь.
« Первым не какой-либо критик, а Сехисмундо сам высказал и в общем преодолел противоречие, таившееся в драме. Он пришел к выводу, выраженному в категориях, приемлемых в светской философии и в принципе пригодному и для просветителей: «действовать во благо, вот что существенно» («Obrar bien es lo que importa»), независимо от того, есть ли жизнь сон, или нет».
Сехисмундо, запутанный предыдущими экспериментами отца, не уверен, «правда ли сон» то, что он возглавил восстание, но произносит ответственное суждение о том, что важно оставаться добрым. Если мы на яву – то для того, что бы просто быть им, а если во сне, чтобы проснуться в кругу друзей.
Поверил Сехисмундо в то, что жизнь есть сон, однако не поверил он в то, что сном была и его любовь к Росауре.
До встречи с Росаурой Сехизмундо рос, не зная никого, кроме своих тюремщиков, ненавидя их и сами небеса, обрекшие его на жизнь в неволе. Эта ненависть выплескивается во дворце самым пагубным образом. Возникшее чувство к Росауре, чувство любви— помогает ему понять, что нельзя быть человеком, живя одной лишь ненавистью, что прочнейшие отношения, связывающие людей, — добрые отношения. «Любовь в понимании Кальдерона помогает разуму проложить дорогу не только к людям, но к вещам и событиям. Любовь Кальдерона нерасторжимо связана с верой, которая означает не только сверхъестественную христианскую добродетель, но и обыденную доверчивую преданность и верность в действиях и поведении всякого «естественного» человека. Способность доверять, т. е. способность постичь нравственную ценность другой личности, требует душевной стойкости. Требование душевной стойкости тем более важно, что сама вера, если она не слепа, включает в себя момент риска. Вера в другую личность без надежных оснований и гарантий превращается в высшее испытание моральной стойкости и подлинный критерий в отношениях человека к человеку. Такими видел Кальдерон источники моральной силы, способной противостоять трагическим коллизиям, обнаружившимся в «веке без названия»».
Есть еще один существенный момент в пьесе, подкрепляющий эту точку зрения: история с солдатом, которого велено наказать (заточить в башню), хотя именно он поднял восстание в пользу Сехизмундо. Каким бы благим ни было намерение солдата, он нарушил закон верности своему сюзерену. Благое намерение не избавляет его от наказания. Солдат поднял бунт против установленного порядка. Справедливый монарх не может не покарать бунтаря, потому что любой бунт есть произвол, нарушение незыблемого закона. Именно так, по мнению Кальдерона, должен поступать идеальный монарх.
Любовь и добро — мосты к людям и к вечности. Поверив в это, Сехизмундо. преодолевает рабское подчинение инстинктам, бездумным и бездушным вожделениям. Однако, как подчеркивает Кальдерон, борьба противоположных начал — интеллекта и чувства, ненависти и любви — длится вечно.
Сехизмундо можно сравнить с Гамлетом. У Шекспира и Кальдерона выведены герои-мыслители, действие в обоих произведениях преимущественно строится на движении мысли. Оба принца сталкиваются с враждебной судьбой, с «трагическим состоянием мира», оба не приемлют несвободу. Но Гамлета больше всего терзает зло, царящее в окружающей жизни, Сехизмундо же приходит к выводу, что самое страшное — зло, живущее в нас самих. Будущий властелин страны, как и любой человек, должен прежде всего научиться властвовать над собой. Свирепый бунтарь против неволи, преодолевая в себе эгоистическое своеволие, сознает, что свобода неотделима от строгих обязательств и что решающий шаг к справедливости — способность самому быть справедливым и великодушным с другими.
О становлении нового Сехизмундо зритель узнает благодаря прекрасным, открывающим его душевные движения поэтическим монологам. В финале герой появляется во главе мятежного войска; король Басилио в отчаянии падает к ногам сына. Но принц бережно поднимает отца и сам становится перед ним на колени, одерживая главную победу над собой, над своей мстительностью и гордыней. Сехизмундо, получив власть, проявляет себя мудрым и добрым правителем и объявляет политику, которая, по представлениям передовых людей того непростого времени, вменялась в обязанность национальному монарху-объединителю, пресекая одновременно возможность дальнейших междоусобиц.
Во сне образы сознания воспринимаются спящим как нечто действительное, и если жизнь есть сон, то и наяву человек видит лишь то, что представляется его сознанию. Вместе с тем Кальдерон постигает то, что будет достоянием психологии лишь в XX в.: образы сна порождены отнюдь не только мыслью, но и надеждами, страхами, тайными желаниями. Последние неосознанно воздействуют не только на сновидения, но и на поведение человека. В его драмах сталкиваются, в какой-то мере пронизывают друг друга сознание и подсознание, рассудок и аффект. Явь и сон, иллюзия и реальность здесь теряют свою однозначность и уподобляются друг другу: sueno по-испански не только сон, но и мечта; поэтому «La vida es sueno» можно перевести и как «Жизнь есть мечта». Мечта истолковывается у Кальдерона вовсе не в сентиментально-благостном духе: узнав, что он принц, и получив возможность осуществить свою мечту о свободе, Сехизмундо ведет себя как чудовище. Безграничная свобода оказывается одной из самых вредных и опасных иллюзий: Сехизмундо предстоит понять, что человеческая свобода — не беспредел, что она подчиняется нравственным законам. В постижении этих законов происходит становление личности Сехизмундо, выявление его подлинного «я».
Жизнь есть сон» — истинно христианская драма, так как именно христианство столь решительно указало на исключительное значение душевной жизни и поставило важнейшую задачу управлять своими внутренними состояниями, подавляя в себе злые, греховные желания и порывы. И вместе с тем Жизнь есть сон — это социальная драма (такое соединение характерно для барокко), показывающая, что становление нравственного «я» возможно лишь благодаря осознанию своей ответственности перед другими.
Проблема драмы жизнь есть сон
Б.Драма Кальдерона «Жизнь есть сон». Проблемы познания и свободы человека.
Драма Кальдерона «Жизнь есть сон». Особенности формы. Символические образы.
Кальдерон был создателем нового драматического жанра – религиозно-философской драмы. В этом жанре главными героями становятся философские идеи, а персонажи их лишь озвучивают. Явь и сон, иллюзия и реальность здесь теряют свою однозначность и уподобляются друг другу: sueno по-испански не только сон, но и мечта; поэтому «La vida es sueno» можно перевести и как «Жизнь есть мечта». Мечта истолковывается у Кальдерона вовсе не в сентиментально-благостном духе: Сехисмундо, узнав, что он принц, и получив возможность осуществить свою мечту о свободе, ведет себя как чудовище. Безграничная свобода оказывается одной из самых вредных и опасных иллюзий: ему предстоит понять, что человеческая свобода — не беспредел, что она подчиняется нравственным законам. В постижении этих законов происходит становление личности С., выявление его подлинного «я». «Жизнь есть сон» — истинно христианская драма, так как именно христианство столь решительно указало значение душевной жизни и поставило задачу управлять своими внутренними состояниями, подавляя в себе злые, греховные желания и порывы. И вместе с тем «Жизнь есть сон» — это социальная драма (такое соединение характерно для барокко), показывающая, что становление нравственного «я» возможно лишь благодаря осознанию своей ответственности перед другими. До встречи с Росаурой Сехисмундо рос, не зная никого, кроме своих тюремщиков. Эта ненависть выплескивается во дворце самым пагубным образом. Возникшее чувство к Росауре, чувство любви,— помогает ему понять, что нельзя быть человеком («Так знай добро живет вовеки, хоть ты во сне его свершил»). Любовь и добро — мосты к людям и к вечности. Поверив в это, С. преодолевает «донжуановское» состояние — рабское подчинение инстинктам. Однако, как подчеркивает Кальдерон, борьба противоположных начал, ненависти и любви — длится вечно. В финале принц отправляет в башню-тюрьму вызволившего его из нее мятежного солдата, и образ башни-тюрьмы воспринимается в символическом смысле: в тайниках души вечно скрывается нечто мятежное, что надо подавлять неустанно. Сех. же приходит к выводу, что самое страшное — зло, живущее в нас самих. Будущий властелин страны, должен прежде всего научиться властвовать над собой. О становлении нового С. Мы узнаем благодаря прекрасным, открывающим его душевные движения поэтическим монологам. В финале герой появляется во главе мятежного войска; король Басилио в отчаянии падает к ногам сына. Но принц бережно поднимает отца и сам становится перед ним на колени, одерживая главную победу над собой, над своей мстительностью и гордыней. Драма написана в стиле барокко. Художественный эффект здесь достигается за счет неожиданности, нарушения читательских ожиданий, отсюда возможность соединения пессимизма и сатиры, изысканно-прекрасных и безобразных деталей, возвышенного и неизменно ужасного, обрыв стихотворной строки, создание неологизмов.
Дата добавления: 2018-06-27 ; просмотров: 1358 ;
Философская проблематика пьесы Кальдерона «Жизнь есть сон»
Кальдерон великий испанский драматург стиля барокко
«стойкий принц», «жизнь есть сон», «поклонение кресту»
К 1630 г. в испанской драме, происходят сдвиги, позволяющие говорить о переходе от Возрождения к литературной эпохе XVII в.
Центральное явление новой литературной эпохи — творчество Кальдерона. Драма Кальдерона исключительно важна для решения теоретических вопросов барокко в литературе.
Если в начальный период становления и развития испанской национальной драмы противоречия между ренессансно-демократическими идеалами и явью испанской государственности не носили еще острого характера, то к моменту развития творчества Кальдерона картина резко меняется.
Уже в 20-30-е годы большинству современников были видны грозные приметы окончательного заката Испанской империи. Положение Испании того времени определялось, прежде всего, острейшим несоответствием между усиливающимся абсолютизмом и глубочайшим хозяйственным кризисом, нищетой крестьянских и городских низов. Особенно тяжелым было положение крестьянства, составлявшего подавляющее большинство населения страны.
Все это стало приводить к распаду прежних, когда-то прочных нравственных устоев, традиций и представлений в сочетании с «католическим началом», сгубившим Испанию «своим угнетающим преобладанием над всеми другими элементами государственной жизни»
Прежние ренессансно-демократические идеалы, питаемые национальными традициями (характерные для Лопе де Вега и его ближайших соратников), стали уступать место учено-гуманистическим, которые в сфере художественной абстракции легче сочетались с трагическим восприятием действительности.
Писатели Возрождения и писатели барокко, несмотря на черты преемственности между ними, по-разному реагировали на наступление реакции. Драматурги круга Лопе либо сосредотачивали внимание на трагичности ситуации, в которой погибал гуманистически мыслящий или живущий в соответствии со светским духом недавнего прошлого человек, либо смотрели на черную полосу кризиса как на нечто преходящее в сравнении с ценностями, завоеванными человечеством во времена Возрождения.
Драматурги барокко в Испании, сложившиеся в условиях XVII в. как новой исторической эпохи, хотя и испытывали воздействие ренессансного театра, шли, как правило, по другому пути. У драматургов барокко складывалось новое, неренессансное представление о гармонии — и земной и духовной, а как противостоящей земному беспорядку гармонии только духовной.
«Драматурги XVII в., как и в пору Высокого Возрождения, изображали торжество героев, но мыслили его по-новому, прежде всего в сфере духа. Картина мира в представлении поэтов барокко была спиритуализирована. Они не подчинялись реакции, как царству зла и бездуховности, и стремились показать духовное торжество героев. Иногда залогом этого торжества был титанизм и фантастическое напряжение страстей. Непобедимая духовность могла выразиться в любовной или религиозной экзальтации («Любовь после смерти» и «Стойкий принц» Кальдерона). И во втором случае религиозно-философское воодушевление в его евангельской самоотверженности все равно противостояло контрреформационному политическому утилитаризму. В образах героев упомянутых драм, будь то мориск Тусани́ или католик Фернандо, главным был не фанатизм, а стойкость воли, упование на несокрушимость воли человека, обеспечивающие ему внутреннюю победу над неблагоприятными обстоятельствами».
« Религиозно-философская драма барокко в Испании с ее осознанием смятенности человека на пути, полном бед, принципиально отличалась от драмы Ренессанса, однако в своей гуманистической антиконтрреформационности выступала как ее прямая продолжательница. Только у Кальдерона контрреформационной идеологии духовного насилия противопоставлялась не очевидность правоты гармонически развитых, благородных, полных жизненной силы, телесной и душевной красоты людей, как у Шекспира или Лопе, но твердость воли в поражении, смятенный и ищущий интеллект».
Противопоставление несовершенному миру сегодняшнего дня независимости воли и разума сближало драму барокко с драмой классицизма. Оба направления, взятые в большой исторической перспективе, принимали на себя миссию отстоять самосознание человека XVII в. Философская драма испанского барокко содержала уже рационалистические, просветительские элементы.
Из философско-символических пьес всемирно известна его «Жизнь – это сон» («La vida es sueño»).
Исследователь Н. И. Балашов даже прослеживает в этой драме русскую тематику: «С идеей «жизнь есть сон» контрастирует и русско-польский сюжет, имевший в Испании особое конкретное наполнение после знаменитой драмы Лопе де Веги «Новые деяния Великого князя Московского» (1606). При отвлеченной тематике «суеты сует» «Жизнь есть сон» грохочет отзвуками драмы Лопе. Здесь есть и победа восставшего народа, и призвание заточенного или изгнанного царевича, свергающего тирана (отзвук данных о Борисе Годунове), отстраняющего иностранного принца (Владислав)».
И все равно, все эти толкования пьесы неразрывно связаны с темой идеального правителя.
Философские вопросы в драме “Жизнь есть сон”
В пьесе “Жизнь есть сон” внедрены ведущие мировоззренческие и художественные принципы и черты барокко. Прежде всего это неограниченная универсальность, космические масштабы, которыми свободно оперирует Кальдерой. Так, изображая ужасное затемнение Солнца (как зловещее увещевание, лихой знак), что было в самый раз в день рождения Сехисмундо, кисть художественного воображения драматурга делает воистину грандиозные мазки, назначая на роль актеров в этом космическом спектакле Солнце, Луну и Землю:
…Кровь лить, стало Солнце
С Луной
И в знаменитых пышных барочных метафорах тоже ощущаются какие-то космические измерения:
Виднеется карта мира в осиянные,
Ведь Земля – это тело,
Огонь – это сердце, которое затрепетало,
Дыхание – ветер, море – белая пена,
И весь этот хаос вижу я, человек,
Так как телом, пеной и души горением
Это моря, ветра и Земли создание
Подобное видение нашей
Пусть на сцене в просторном
Этом театре мировом
Уже в оформлении новом
Разыграется картина,
Месть Сехисмундо сына
С триумфом боевым
Часто определенное исследователями стремление поразить читателя, подействовать на аудиторию, подчинить ее своему влиянию присущее искусству барокко, ощутимое в драме в том, что обычные слова часто заменяют чрезмерно пышными развернутыми метафорами. Так, в самом начале произведения обращения Росауры к своему коню, которое могло бы уместиться в короткую фразу: “Куда ты спешишь, мой конь?”, превращается в пышный, пафосный монолог:
О гипогриф яровой,
Который примчался ветру к паре,
Куда на горе нашей,
Безчешуйная рыба и бескрылая птаца,
Мой коню, в неистовстве том
По лабиринту путаному, крутому
Этих скал отвесных и голых
Летишь сквозь заросли, словно в набат?
Причем сугубо в информативном плане такая замена абсолютно ничего не дает, это декоративный, “завораживающий” читателя художественный прием, который и вдобавок замедляет чтение и где-то даже сбивает с толку его, так как это настоящая загадка. Тем не менее это и является проявлением поэтики барокко. Оказывает содействие популярности произведения Кальдерона и афористичность его языка.
Мудрые жизненные поучения представленные в совершенной форме: “Кто от беды бежит – беду встретит”; “Что сохранял я, то и потерял”; “Кто от смерти удирает, тот скорее ее найдет”; “Предатель больше не нужен во время, когда прошла измена” и т. п. Надо подчеркнуть и поэтическое мастерство Кальдерона. Его стихи завершены, они являются образцом испанского стихосложения. Недаром же знаменитый испанский поэт Ф. Г. Лорка захватывался ими.
Как видим, Кальдерон поднимал общечеловеческие, “вечные” проблемы: кто такой человек в этом мире? Может ли она влиять на свою судьбу? Может ли обесчещенный человек считаться человеком?
Чего в человеке больше – божественного или животного? Как ему не превратиться на зверя? Относительно последнего вопроса, то он есть основным и в XX столетии, когда человечество разделилось на тех, кто вместе со своими обреченными учениками добровольно шел к построенным фашистами газовых камер, и тех, кто обрекал миллионы себе подобных на костры бухенвальдов и хиросим.
Хотя все они рождены людьми. Итак, драма Кальдерона есть актуальной и ныне.
Как-то один художник сказал, что выдающийся испанец Мигель Сервантес находится на небе возле престола самого Бога и по сей день с кроткой печальной улыбкой ждет, кто же из людей в конце концов по-настоящему поймет и разгадает его роман “Дон Кихот”…
Никарагуанский поэт Рубен Дарио так же вообразил себе другого испанца, Кальдерона, которому посвятил стих:
Из Ваших слов “жизнь – это сон”
Вижу я, что благотворный,
Мудрый и знающий человек
Вы, дон Педро Кальдерон.
Итак, отдав свой поклон,
Я скажу Вам, как никому,
Что жизнь не сон, и потому
Вы кипите оттуда, мастак,
Из тех, кто говорит, что это так
В мире нашем малом.
Перевод М. Литвинца
Как отмечалось, искусству барокко присуща склонность к употреблению антитезы, “поэтика контрастов”. В драме “Жизнь – это сон” имеющийся целый ряд стержневых антитез (внедренных преимущественно в антонимичных парах), которые пронизывают весь текст произведения: “человек – зверь”; “свобода – неволя”; “добро – зло”; “дворец – башня”; “жизнь – смерть”; “колыбель – гроб” и т. п. Последняя антонимичная пара в произведениях Кальдерона особенно значащая. Колыбель (как символ начала человеческой жизни) и гроб (как символ ее конца) является любимой эмблемой барокко и особенно его драматургии.
Так, во время спектаклей пьес Кальдерона с одной стороны сцены часто выставляли колыбель, а с другой – гроб как аллегорию жизненного пути человека (от начала до конца – от колыбели до гроба – от “А” до “Я” – от “альфы” до “омеги”).
Следующей чертой драмы “Жизнь есть сон” есть умелое использование традиций и достижений мировой литературы и культуры, с которой Кальдерон был хорошо знаком. Его произведение интеллектуально, в нем свободно обыгрываются мотивы мировой мифологии и литературы. Так, слугу, который потонул, так как его выбросил в окно Сехисмундо, Кларин сравнивает с персонажем эллинской мифологии Икаром, который упал в море, когда солнце, к которому он весьма приблизился, растопило ему крылья, слепленные Дедалом из воска.