Поэма о черной смородине
Смородина
Смородина глазами черными
Да во все стороны
Глядит из зелени куста
Не рви смородину
А посмотри сперва
Какая чудная смородина
И как свежа ее листва
Моя прародина
Ночами темными
Губами полными
Мне шепчет, шепчет
Спи бес сна
Мне шепчет тайные слова
Её вина, она виновница
Горчит язык, а сказать хочется
Как сладко утром тихим молится
Твой сон у утренней зари.
Красная смородина спеет на кустах,
Вишенка китайская вся красна сейчас,
Зреет мой крыжовник, бузина растет,
Черная смородина набирает рост.
Китайча лимонник ягодой ряснит,
Завязями груши небосклон залит.
Черная шелковица вся шуршит листвой,
Спеют помидорчики в этот летний зной
И горох, петрушечка над землей взошли
И салат, огурчики, милые, пошли
В саде огороде жизнь во всю кипит
Силами природы, душеньку поит!
Поспевает красная смородина,
Капельками алыми горит.
Что-то одиноко мне на родине.
Не с кем по душам поговорить.
В шумном городском многоголосье
Есть с кем выпить, есть с кем закусить.
Не с кем вместе, как тугим колосьям,
Души в одну сторону склонить.
Стал предвестьем бед закат малиновый.
Горе переходит мост калиновый.
Вновь без приглашения, без повода
В уголок души лёг призрак холода.
Затянуло илом всю Смородину.
Пал пером жар-птицы сон на Родину.
Лампа Алладина манит золотом.
И блестит монеткой гиблость омута.
У принцессы перелина с переливом.
Красота её одежд неповторима.
Все хотят быть королями и принцессами.
Бродит нищенкой любовь за перелесками.
Прячет всю свою боль за ресницами.
Сказка шелестит листвы страницами.
Ах эти дали,голубые,
кругом тайга,да лесостепь.
Россия,кроткая Россия,
как от врагов,тебя сберечь?
Припев:
Горит огнём смородина,
кипрей звенит в полях.
Россия-наша Родина,
священная земля.
Ты Богом нам дарована,
на веки всех веков.
Россия-наша Родина,
священный сердцу кров.
Под кучевыми,облаками,
в степях уснули,ковыли.
И мы,как деревце,корнями,
в родной клочок,душой вросли.
Припев:
Горит огнём смородина,
кипрей звенит в полях.
Россия-наша Родина,
священная земля.
Ты.
Малиновый Медведь обитает в Нирване
Зимой в его берлоге горит английский камин,
Малиновый Медведь парит девок в русской бане
Из сруба валит белый пар сизый дым.
Малиновый Медведь знает толк вкуса мёда
Через Сеть Интернет его приносит кибершмель.
Малиновый Медведь превращает овраги
В самый отменный французский бордель.
Клубника. Малина. Смородина.
Ягода сама в рот просится!
Брусника и земляника,
Интегральная матрица,-
Пресвятая Богородица!
Мёдонасосная станция. Рой киберпчёл.
Пряный август в темном небе
Снова звезды разольет,
Всех одарит теплым хлебом,
Песней леса позовет.
Там смородина страдает,
Опускаясь до земли,
Тяжесть лета, тяжесть ягод –
Только руку протяни!
Щедрость солнца мер не знает:
Капельки смолы в росе –
И морошка сочно тает
Сладким медом на руке.
Скорый ветер вдаль разносит
Терпкий дым и дух земли.
Чайка радости попросит:
Дам, не жалко, не взаймы.
Дом в Оболонске или поэма о черной смородине
Итак,
ДОМ В ОБОЛОНСКЕ или поэма о черной смородине
Поэтическое повествование
Памяти ученика и друга,
поэта Тимофея Ветошкина, посвящаю
Афанасьев любил бывать в Переделкине, но старался приезжать туда как можно реже. И, наверное, никогда не смог бы поселиться там – как Агарковы, например.
Давно, в детстве, ему посчастливилось побывать на костре у Чуковского. Навсегда он запомнил, как появился тогда на поляне Корней Иванович – высокий-превысокий, с большим добрым носом и в длинном головном уборе индейского вождя из красивых перьев. Ребята – а тогда многие играли в индейцев – встретили Чуковского оглушительным криком и рукоплесканием. А Корней Иванович встал перед костром, воздел к небу руки, и все сделали то же самое. Потом он завёл хоровод, и все заплясали вкруг огня, как взаправдашние индейцы. А потом каждый – и Чуковский тоже – бросили в костёр по шишке, как дань огненному духу.
Возле того костра были и другие детские писатели, были известные актёры и музыканты. Одни читали стихи, другие пели с ребятами песни, но, конечно же, главным героем и хозяином праздника оставался Корней Иванович.
Происходящее на поляне так поразило Алексея, что он потом всю жизнь боялся разрушить своё первое впечатление о Переделкине, сравнимое только с прикосновением к сказке.
Позже он узнал и другое Переделкино, всякий раз находя по трём соснам могилы Пастернака и Чуковского, и подолгу сидел возле них, всегда один.
«. Ориентиром три сосны
на переделкинском кладбище.
Их золотые корневища
переплетают Ваши сны…»
Прежде чем пройти к Агарковым, Алексей свернул к трём соснам, которых на самом деле оставалось уже только две.
«И деревья не вечны…» – подумалось ему, и тут же краткая мысль вытянулась в стихотворную строчку: «…хотя и хоронят людей…» И далее, далее – «…И вбирают их в кольца, включают в сплетенья ветвей… …и до сердца Вселенной возносят в древесной спирали…»
Алеша попытался остановить волну внезапного вдохновения. Сочинять именно теперь он не хотел – просто молча постоять над могилами Корнея Ивановича и Бориса Леонидовича.
Муза упорхнула, обиженно надув губки.
Алексей подошёл к охристым стволам сосен, достал было сигарету, но не прикурил, увидев, что дуэт «Ахмадулина-Друнина» опередил его и уже вовсю колдовал над могилой Пастернака. Притулив к памятнику букетики крошечных полевых цветов (нарвали по дороге), они зажгли свечу, капелькой воска укрепили её на блюдце и установили на раскрытом томике стихов. Всё это походило на ритуал, нарушать который своим присутствием Афанасьеву не хотелось. Стараясь остаться незамеченным, он отступил и, петляя по дорожкам, направился к даче Агарковых.
Муза всё же порхала где-то неподалеку: прежде чем Алексей открыл калитку, за которой начиналось «Мишкино имение», успела-таки нашептать ещё несколько строчек.
Агарковы как раз собирались обедать, и внезапное явление друга явилось чем-то вроде средства для возбуждения аппетита.
Стол накрыли на вольном воздухе, «под вишенкой», как это обычно делали в присутствии гостей. Пока Галочка разливала по тарелкам чудесно играющий на майском солнце золотистый куриный бульон, добавляла в него половинки варёных яиц и зелень, Мишка, по-крестьянски приобняв круглый чёрный хлеб, нарезал его ножом «на себя» и пытался выведать у Алёши цель его визита.
– Сознавайся, старик, ты ж не просто так. Говори, что у тебя опять стряслось.
Но Алексей твёрдо решил начинать разговор лишь тогда, когда Мишка поест и подобреет.
– Нет уж,– улыбнулся он Агарковым, по-ангельски сложив руки на груди,– обо всём потом. А то ещё, чего доброго, и кормить не станете – вытолкаете взашей голодного.
Мишка заинтригованно сопел, но с расспросами больше не приставал. Галочка принесла самодельного ягодного вина. Она, похоже, не сердилась на Алексея за вторжение, хотя и понимала, что он, скорее всего, с ночёвкой, и тихому уединению четы Агарковых сегодня уже не бывать.
Галочка любила Мишку, любила всё, что любит Мишка, потому любила и Афанасьева.
«Жена к мужу прилепится, да будут двое одно целое…»
Так утешал себя Алексей, потягивая сладко-кислое вино мишкиного производства и поглощая кулинарные шедевры его супруги.
Готовить он умел и сам, но, поскольку жил один, ленился подолгу возиться у плиты и чаще всего сидел на холостяцкой кефирно-батоновой диете.
Алешин расчёт оказался верным – отягощённый обедом, расслабленный вином, умиротворённый щебетом переделкинской фауны, Мишка уже не смог рассердиться по-настоящему.
Выслушав Алексея, он только подёргал свою шкиперскую бородку, прорычал что-то невнятное, осушил без закуски два стаканчика подряд, и протянул:
– Ну ты, старик, тала-а-ант… Мастер закручивать сюжеты. Ну, допустим, наследство действительно на дороге не валяется. Но ведь это же можно чёрт знает на сколько там застрять! Ведь покупатели же не в очередь там стоят за этим домом!
Потом повернулся к жене:
– Галочка, душенька, тут такой случай! Нам без второй ну никак не разобраться!
И Галочка, обычно строга к спиртному, послушно принесла ещё бутылочку того же доморощенного винца, очевидно, осознавая сложность ситуации. Сама, правда, больше не пила, только пригубливала и с интересом наблюдала, как краснеет и понемногу хмелеет её Мишка. А тот уже рубил воздух широкими ладонями:
– Ну, денег мы тебе дадим. Ну, ректору я лапши навешаю. Но ты должен мне поклясться, что максимум через две недели…
– Да я дней за десять обернусь!– кричал Алеша, нарубая воздух в обратном направлении и удивляясь неожиданной резкости своего голоса,– а коли не продам дом за этот срок, так брошу его до лучших времён. Мишка, благодетель ты мой, обещаю: я тебя не подведу!
– Ну то-то!– Мишка, видно, давно не пил – его вдруг повело на воспоминания.– А помнишь, Лёшик, как мы тогда во дворе институтском голосили?
И, обнявшись, друзья вновь, как тогда, в институтском дворе, оплакивая и воспевая Рубцова одновременно, затянули:
– Стукну по карма-а-ану – не звенит!
Стукну по друго-о-ому – не слыхать!
Если только бу-у-уду знаменит,
То поеду в Я-а-алту отдыхать.
Вечером, когда они отправились погулять по переделкинским тропинкам, Агарков вновь был собран и серьёзен.
– Я хочу, чтобы ты знал,– говорил он Алексею,– после той сумасшедшей ночи я многое понял. Почему вдруг тебя турнули из газеты, а меня – нет? Вина-то была на равных. И работали мы тогда одинаково плохо. Я понял, что это знак. Кто-то из нас всегда должен быть у дел. Должен пахать как конь. Тянуть за собой остальных, как паровоз. Везуха, которая порой на нас падает, не навеки. Как упала, так и пропала. А паровозик – он всегда пыхтит, всегда подцепить может и через горку перетащить. Я понял тогда, почему Высоцкий погиб, а до него – Рубцов, и раньше еще. Не было рядом с ними такого паровозика. А алкоголь и прочее – это уже всё вторично…
Алексей слушал и думал, что прав, тысячу раз прав друг его Мишка. Кабы не его трудовое пыхтенье, многие их друзья могли бы уже пропасть. Всем им не по мере своих сил помогал Мишка – проталкивал, знакомил, устраивал. Но более всех остальных, конечно, он помогал Алексею.
Щедро рассыпанные по дорожкам сосновые шишки хрустели под ногами. Солнце на мгновение замедлило падение к западу и стало вдруг наливаться багрянцем, как бы набирая кровь и силу для решительной атаки на горизонт.
– Тебе, Мишка, памятник надо при жизни ставить,– банально пошутил Афанасьев.
Мишка шутки не принял:
– Да не надо мне памятников ни при, ни после! Я просто хочу, чтобы вы, идиоты, поняли наконец: наша работа изо всех самых опасных, может быть, самая опаснейшая. Только опасность эта нематериальна, черт бы её побрал! Незаметна она ни нам самим, ни тем более кому-то стороннему. А надо быть в постоянной форме, улавливать дисбаланс всех сфер, в которых мы работаем – от земной до… – он кивнул на закат,– это как в «Сталкере», помнишь? Один неверный шаг – и конец.
Солнце уже наполовину втиснулось за зубчатый край поросшего лесом холма.
– Я не хочу,– продолжал Мишка,– чтобы вы, дураки, за просто так погибали. Хочу, чтобы вы и пожили подольше, и написали побольше.
Алексею вдруг показалось, что зубцы на линии горизонта не лесом образованы, что была когда-то сплошная ровная прямая, но ежедневные удары солнечного диска… Вслух он сказал:
– Всех не убережёшь ведь. Так и самому надорваться недолго.
– Это если одному всех тащить. А вот если бы все друг другу помогали… Или уж хотя бы не мешали…
– Так никогда не будет, Мишка. Знаешь, почему трудно тащить из болота бегемота?
– Ну?
– Он там живёт.
Мишка неожиданно легко расхохотался и подопнул целый ворох шишек. Веером брызнули они, раскатились в стороны, и каждая устраивалась поудобнее, обживая новые места. Одни предпочли остаться в одиночестве, другие закрутились, пристраиваясь к новым для них семействам…
От зарывающегося в холм солнца наружу торчал лишь маленький малиновый горбик, но и он через минуту исчез.
– Всё. Пошли спать,– как отрезал Агарков.
Возвращались молча. К прежней теме Мишка возвращаться, похоже, не собирался, но уже возле самой дачи вдруг сказал:
– Жениться тебе надо, старик. Всё, что болтают про несовместимость жены и музы – брехня. Ни семья, ни дети настоящему поэту не помеха. А порой даже и спасение.
– Да на ком же мне жениться, брат?– искренне удивился Алёша,– во всей Москве был один-единственный вариант в лице Галочки, так ты же меня и опередил.
– Ну-ну,– буркнул Мишка, кажется, всё же довольный дружеским комплиментом,– опять отшучиваешься. Ладно, подождём. Вот начнёшь работать, присмотришь на курсе невесту и воспитаешь её аки из своего ребра, по образу и подобию…
– А что, есть достойные кандидатки? Дал бы хоть почитать, кого ты там по конкурсу отобрал.
Мишка усмехнулся:
– Ага, заинтересовала лирическая перспектива? Сейчас дам. У меня тут с десяток рукописей лежит.
Вошли в дачу. Галочка, близоруко склонившись под настольной лампой, что-то писала. Не отрываясь от работы, она пальчиком указала на другой стол, где уже всё было готово для чая, и под самовышитой старенькой салфеткой самодовольно пучились пухлые оладушки.
Агарков порылся в старом, подкопчёного цвета, шкафу и плюхнул перед Алексеем на стол несколько разного цвета папок.
– Читай. Только учти – это пока что второй эшелон. Но… словом, если кто-нибудь вдруг оч-чень покажется – можешь рекомендовать. Твоему вкусу я доверяю.
На запах свежей заварки подтянулась и Галочка, оборвав себя на полустрочке.
Алексей был счастлив. Чудесный крепкий чай, уютный круг света от низкого абажура, бьющаяся в стекло живая метелица из подмосковных ночных бабочек, а рядом, за одним столом – прекрасные, умные, чуткие, талантливые люди – его друзья… Можно ли ещё быть счастливее?
На миг даже мелькнула малодушная мысль – а, может, не ездить никуда? Гори этот дом синим пламенем! Пусть схавает его родное, заботливое государство. А ну как ректор упрётся, обидится на его неявку, скажет: «Нет, не поумнел пока этот Афанасьев. Рано ему иш-шо в преподаватели!»… А ведь в институте, на всех-то курсах, возможно, и в самом деле обитает какое-нибудь чудышко с косичками вроде Галочки Агарковой…
Когда чаепитие завершилось и хозяева отправились спать за перегородку, Алексей остался один на один с ночным окном, сплошь покрытым роящимся, трепещущим, живым занавесом, настольной лампой и шестью подборками полудетских стихов.
Первые две он пролистал без особого энтузиазма. Раскрыв очередную, бегло прочёл первое, второе стихотворение, и вдруг споткнулся. Вернулся ко второму, к первому, перечёл уже внимательнее. Снова дошёл до второго, и опять споткнулся.
Останавливали и никак не отпускали две строчки:
Алексей вернулся к титульному листу подборки:
«Ольга Мочалова. Город Оболонск».
ЧЁРНАЯ СМОРОДИНА.
Интересно. На каком Свете я проснулся, – на том, или на этом? Вот сейчас почешу в затылке и соображу… Правая рука мною не ощущается. Значит, проснулся на том Свете. Однако темно. Что-то спать хочется. Вздремну-ка ещё пару часиков. Люблю поспать. Какая разница, где спать – на том Свете, или на этом… Повернусь-ка на левый бок…
Интересно. А сейчас на каком Свете я проснулся? Вот почешу в затылке и соображу…Левая рука мною не ощущается. Значит, проснулся я всё там же, но стало светлее. Ой, как спать хочется на том Свете. Вздремну-ка я ещё пару часиков, повернувшись на правый бок. Ой, что я мелю спросонья. Я же всё время просыпаюсь пока что на этом Свете. С чего начнём рабочий день? Ой, какой рабочий день. Я почти сто лет, как на пенсии. Жена уехала в Сочи к сестре отдохнуть, старший шалопай подался в экспедицию по пещерам. Тоже мне, спелеолог. Лезет на сотни метров вниз в эту преисподнюю. Лучше бы лез вверх на километры, как младшенький-альпинист. Всегда к богу быть приятнее, чем к … Да ладно, ладно, сыновья у меня неплохие, грех жаловаться. Понаоканчивали всяких там институтов, теперь можно и покуролесить.
А мне моя старуха наказала в середине июля заготовить чёрной смородины на зиму. Интересно, какой сегодня день июля? Последний? Слава богу. Завтра было бы уже поздно. Надо ехать на рынок. Плохо жить между двумя рынками. Никогда не знаешь куда ехать. То ли в Выхино, то ли на Авиамоторную. Вот сейчас почешу в затылке, как всегда, сразу и соображу. По затылку выходит Выхино. Ну, против затылка не попрёшь. Решено…
Как много народа у рынка.
– Женщина, у вас чёрная смородина?
– Дед, разуй глаза – это черника.
– Женщина, у вас чёрная смородина?
– Мил человек – это черника.
– Женщина, у вас чёрная смородина?
– Дедушка – я девочка. У меня черника.
– Девочка, у тебя тоже черника?
– Голубчик, дедуля! Вы что совсем слепой? Я девочкой была двадцать лет назад. У меня чёрная смородина. Сколько вам?
– Ой, простите меня, пожалуйста. Со зрением у меня действительно не ахти. Мне три килограмма.
– Хоть десять.
– Товарищи продавцы! Сколько раз вам повторять, что у рынка торговать с рук запрещено. Попрошу освободить тротуар. Места на рынке имеются для торговли. Освободите проезжую часть. Быстренько, а то отвезу в отделение.
– Товарищ милиционер! Разрешите купить мне смородинки.
– Торговля и покупка с рук запрещена. Предлагаю вам зайти на рынок.
– Так я быстренько.
– Быстренько только котята рождаются.
– А я ещё быстрее.
– Ещё быстрее можно. Милицейская машина рядом.
Женщину со смородиной, как ветром сдуло. Ладно, зайду на рынок…
– Женщина, у вас чёрная смородина?
– Дедуль! Чёрная смородина сошла ещё неделю назад. Бери чернику.
– Женщина, у вас чёрная смородина?
– Дед! Тебе сколько лет в обед? Смородина сошла. Бери чернику.
– Женщина, у вас чёрная смородина?
– Старик! Если не видишь – на, попробуй. Отличная сладкая черника. Зачем тебе кислая смородина?
– Женщина, у вас чёрная смородина?
– Молодой человек, это черника. Попробуйте, какая вкусная! Специально для вас собирала. Ягодка к ягодке. Вам сделаю скидку. Такому красивому мужчине каждая женщина сделает скидку.
– Спасибо за комплимент. Я не молодой и красивый, но как приятно от вас, красавица, это слышать.
– Спасибо за «красавицу» молодой человек, только я давно не первой молодости. Мой старик меня старой Каргой зовёт. Сколько вам отвесить черники?
– Мне нужна только смородина, но с вами так приятно разговаривать, что я, пожалуй, возьму у вас килограммчик черники.
– Какое у вас интеллигентное лицо. Вы работаете учёным, или врачом? До пенсии-то вам ещё далече. Возьмите два килограмма черники.
– Вы мне льстите. Но это так приятно, красавица. Мне нужна смородина, но уйти от вас с одним килограммом черники как-то неудобно. Вешайте два килограмма.
– Молодой человек, вам ведь немного за сорок, а вы так всё прекрасно понимаете. Как вы учтивы, какие у вас добрые глаза. Давайте я вам от души взвешу три килограмма.
– Красавица, моя. Мне моя старуха заказывала смородину купить, но я не могу устоять от ваших добрых слов в мой адрес. Вешайте три килограмма черники.
– Попадаются же иногда такие умные и красивые мужчины, хоть караул кричи! Вы мне так понравились, что я вам готова четвёртый килограмм взвесить со скидкой.
– Голубушка, какое у вас доброе сердце. Вы мне так симпатичны. Вы посмотрите вокруг. Одни злюки и тупицы стоят за прилавком! Вы ко мне, старику, обращаетесь так задушевно. Вешайте четыре килограмма.
– Напрасно вы себя, молодой человек, называете стариком. Вам на вид не более сорока двух, сорока четырёх. Вы посмотрите на себя в зеркало. У вас же нет ни одной морщинки. Ну и что, что голова седая. Она вас совсем не старит. Наоборот, вы с такой головой выглядите солидным, уважаемым человеком. А бородка какая у вас аккуратная. У вас отличный вид! Вид молодого, преуспевающего учёного. Пожалуй вам не сорок четыре, а сорок два. Совершенно точно. Сорок два и не годом больше. Берите пять килограммов, не пожалеете!
– Спасибо вам за такие добрые слова в мой адрес. Я давно на пенсии, но так хочется выглядеть помоложе. Но, четыре килограмма, извините, мне более, чем достаточно. Мне старуха моя заказывала купить смородину, а я купил чернику.
– А я уже насыпала вам пять килограммов. Я была уверена, что вы не обидите пожилую женщину. Зарплата у меня такая маленькая, что если я не продам чернику, то не на что мне будет купить лекарств внучке.
– Это меняет дело. Я человек благородный. Сколько с меня за пять килограммов черники?
– Молодой человек, вы посмотрите на мою корзинку. Здесь осталось на донышке. Неужели вы меня, бедную, старую, больную женщину, заставите стоять из-за какого-то килограмма за прилавком. У меня больные ноги, и они меня совсем не держат. Берите всё.
Черника это самая лучшая российская ягода. Вы знаете, сколько куст черники растёт и не плодоносит? Нет? Я вам расскажу. Куст черники растёт четырнадцать лет, не плодонося. Он набирается сил. И только на пятнадцатый год появляется ягода. Ягода черники содержит в себе так много витаминов и всяких там разных премудростей, что никакая другая ягода рядом с черникой ни в какое сравнение не идёт. Берите всё, что есть. Вам ваша молодая жена только спасибо скажет.
– Ой, да тут почти семь килограммов. В мою корзиночку столько и не влезет.
– А кто вам сказал, что не влезет. Подставляйте, красавец, вашу корзинку.
– Надо же, влезло семь килограммов, правда сыплется через край. Как приятно было с вами пообщаться, красавица.
– Папаша, может я и красавица, только сдачи у меня десяти рублей нет.
– Дедушка! Весь рынок оббежала. Куда вы запропастились? Шесть килограммов чёрной смородины я вам уже отвесила.