Охотники за рецептами 2006
Трофеи и судьбы. О выставке «Охотники за искусством» в Музее русского импрессионизма
«Каждый охотник желает знать, где сидит фазан». Странное дело, но эта фраза-подсказка, помогавшая когда-то запомнить цвета радуги, не отпускала меня всю дорогу, пока я ходил по выставке в Музее русского импрессионизма «Охотники за искусством», посвященной 14 собирателям-коллекционерам Москвы и Ленинграда. Им, конечно, тут тесно, на этом катакомбном «минус первом» этаже.
Каждая из коллекций тянет на отдельную выставку, а история их создания — на увлекательный детективный роман. Даже по коротким биографическим справкам легко представить, как много всего сошлось на этих коммунальных метрах. И радости, и страданий, и страстей, и битв с разными невеселыми обстоятельствами, которых хватало с избытком. Вот стена Соломона Абрамовича Шустера, вот уголок Владимира Семеновича Семенова, а тут висят картины Алексея Евгеньевича Стычкина…
Кто они были, эти коллекционеры советской эпохи? Откуда они вдруг взялись в стране, где всякая частная собственность находилась под запретом или угрозой немедленного «изъятия»? Где даже само слово «коллекционер» рифмовалось в обыденном сознании с ругательными «спекулянт», «валютчик», «барышник». Не Морозовы, не Третьяковы, законопослушные советские граждане, живущие от аванса до получки. Откуда у них вдруг эта сказочная роскошь посреди унылого советского быта и, казалось, навеки утвержденных норм? Чего-то мы, наверное, про ту прошлую нашу жизнь не знаем. И выставка в Музее русского импрессионизма, кроме всего прочего, помогает нам лучше понять ее тайное устройство, невидимую, скрытую от посторонних глаз машинерию, приводившую в движение художественную жизнь конца 40–80-х годов.
Конечно, по большей части все эти коллекционеры принадлежали советской номенклатуре, а это означает — доходы сильно выше среднего, связи на самом верху, соответствующий метраж сталинских квартир и дареных дач, позволявший без труда размещать новые приобретения. Например, на выставке представлены картины из собрания Арама Яковлевича Абрамяна (1898–1990). Большой любитель Кустодиева и Сомова, он долгие годы считался лучшим врачом-урологом в Советском Союзе. Лечил Сталина и Брежнева, консультировал египетского президента Насера… Знал все про всех, да в таких подробностях, что чудом не попал в 1953 году под «дело врачей», но уцелел, оставшись вращаться в тех же придворно-партийных кругах еще на несколько десятилетий. Как нетрудно догадаться, ему было позволено много всего того, о чем другие и помыслить не могли. Например, государство открыло отдельный музей под его коллекцию. 350 картин Абрамян вывез в Армению, выбив под них роскошный особняк в центре Еревана. И все это происходило в советское время, когда даже самые щедрые дары буквально растворялись в музейных собраниях, а имена дарителей не всегда считали нужным даже указывать в подписях в каталогах.
Или Владимир Семенович Семенов (1911–1991), заместитель министра иностранных дел СССР, чрезвычайный и полномочный посол в Восточной Германии, потом в Западной. Стертая внешность, дипломатическая, бесцветная речь, вечный галстук. Но какая коллекция! Сплошные футуристы, весь блеск и роскошь 20-х годов. Лучший Фальк, лучший Кузнецов, лучший Лентулов… От двухметрового «Портрета Алисы Коонен» Георгия Якулова, красовавшегося на выставке «Москва — Париж» в ГМИИ им. Пушкина, нельзя было оторвать глаз. «Не то собираете», — сделает ему публичный выговор Суслов на заседании Политбюро. Но Семенова это не остановило. На свой страх и риск он еще до всех послаблений организовал в ФРГ первую выставку полуопального Малевича, а потом еще три выставки из собственного собрания. Любовь к искусству оказалась сильнее страха потерять посольское кресло и даже расположение начальства.
Впрочем, были среди коллекционеров и энтузиасты вполне скромного достатка и статуса, которые, как Игорь Григорьевич Санович (1923–2010), экономили даже на автобусных билетах, чтобы иметь возможность приобрести очередной раритет. Впрочем, и цены на искусство тогда были другие. Я хорошо помню антикварный магазин на Арбате, куда мы ходили с отцом «прицениваться» к Добужинскому и Сапунову. Тогда цены на театральные эскизы колебались в районе 20–40 рублей. И это было не слишком дорого. Уже один я приезжал в комиссионку на улице Димитрова (теперь Большая Якиманка), считавшуюся в 70-е годы главной точкой сбыта шедевров. Туда по субботам стекалась публика вполне специфического вида. Преобладали дубленки и пыжиковые шапки из «Березки». В воздухе носились ароматы Madame Rochas и Opium. Царило радостное возбуждение, как на премьерах Таганки и Большого театра. И каждая новая картина, возникавшая в руках продавца из тьмы подсобки, встречалась оживленным гулом. Григорьев, Нестеров, Фальк, Пуни — все эти имена я впервые узнавал не из искусствоведческих трудов, а тогда, стоя в очереди, пытаясь разглядеть их полотна из-за мускулистой спины солиста Большого театра, великого танцовщика Владимира Васильева, завсегдатая субботних распродаж, или патрицианской лысины Святослава Теофиловича Рихтера, который тоже не брезговал визитами в комиссионку.
Сейчас я думаю: что заставляло их тратить время и деньги на эту «охоту»? Что было главной мотивацией для коллекционеров советского времени? Страсть к искусству? Да, конечно, но не только. Финансовый расчет на перспективные инвестиции? Может быть, но он точно никогда не доминировал. И даже вполне себе благородная задача сбережения и сохранения непризнанных шедевров, а заодно поддержания отверженных художников или их бедствующих вдов мало что тут может объяснить.
Тогда что? Мой вариант ответа заключен в первой строчке, с которой начинается эта статья. «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан». Серые унылые будни и очень регламентированная жизнь заставляли с особой ненасытностью набрасываться на великое искусство. Коллекционеры не картины спасали, а себя. Это был их витамин D, их горный воздух, их мир без границ. То, чего они были лишены или недополучали в советской реальности, компенсировали азартной и рискованной охотой за искусством. Лучше всего об этом скажет Игорь Санович: «Я создал себе собственный мир, который меня ограждает от окружающего».
Обращает внимание, что в подавляющем большинстве это были мужчины. Их жизнь, как правило, была опутана тысячью условностей, обязательств, страхов. Свободными людьми они ощущали себя только тогда, когда безоглядно отдавались своей страсти, когда выходили «на след» очередной картины, когда добивались обладания ею, совершая безумные с финансовой точки зрения траты и поступки. Вся природа советского коллекционирования восставала против советских законов. Это не фигурально, а буквально так. Любая частная коллекция — это всегда бунт индивидуализма против любой уравниловки и коллективного сознания.
Неслучайно, когда в перестроечные времена при ГМИИ им. Пушкина открывали специальный музей, эпитет «частный» Ирина Александровна Антонова в последний момент поменяла на «личный» — «Музей личных коллекций». Так всем спокойнее. Ничего «частного» быть не должно, тем более под эгидой государственного музея. И тем не менее они были, эти коллекции, которые хранились за неприступными дверьми, открывавшимися только по условному сигналу или предварительному звонку.
В Музее русского импрессионизма сегодня можно увидеть лишь небольшие фрагменты, маленькие вспышки в память о былых кострах и салютах. Почти никого из той плеяды великих коллекционеров в живых не осталось. Под конец они, конечно, мечтали завещать свои картины какому-нибудь большому музею. Не хотели дробить коллекцию, не доверяли наследникам, оттягивали до последнего визит к нотариусу. На что рассчитывали? Все думали, как бы спасти трофеи главной охоты своей жизни. Или надеялись, что эти картины спасут их! Как спасали в самые тоскливые и безнадежные времена. В этом смысле самая потрясающая история у коллекции Игоря Дмитриевича Афанасьева (1904–1969), известного ученого, пионера отечественной нефтехимии. Когда его арестовали в 1937 году, первую коллекцию, которую он собирал больше десяти лет, конфисковали. Пройдя свой ад, он вышел на свободу в 1946 году и начал собирать живопись снова. Его арестовали опять. Но вторую коллекцию изъять не успели: он спрятал ее у друга, тоже нефтехимика. Афанасьев отсидел до 1956 года, вернулся в Ленинград. Случайно на улице встретил женщину — вдову ленинградского коллекционера, рассказавшую ему, что в 1937 году его коллекцию пустили с молотка. «Мой покойный муж купил большую часть и завещал отдать вам, если возвратитесь. Так просто вернуть не могу, но если хотите — выкупайте!» И Афанасьев стал выкупать «свои» картины. Только никогда не хранил их дома, а распределял по квартирам надежных друзей. Боялся, что их снова у него отнимут. Но до конца жизни продолжал коллекционировать живопись («иначе не могу»).
Фото: пресс-служба Музея русского импрессионизма
После его смерти разлетелись, разбежались картины по другим собраниям, по чужим домам и галереям. И, наверное, в этом тоже заключена высшая истина бытия. Никому искусство принадлежать не может и не должно. И все эти замечательные люди, которых мы сегодня вспоминаем и чествуем, были только хранителями чужого огня. Срок вышел. Огонь перешел к другим. Любоваться фейерверком тоже будут другие. Стоит ли об этом жалеть? Наверное, нет. Потому что охота за искусством не закончится никогда.
При подготовке статьи использованы материалы каталога к выставке «Охотники за искусством» и биографии коллекционеров, составленные Софией Багдасаровой.
Больше текстов о политике и обществе — в нашем телеграм-канале «Проект “Сноб” — Общество». Присоединяйтесь
Рецепты от легашатницы
Охота открыта, и на тороках дичь. Плох тот охотник, что не уважает добытую птицу, раздает или выбрасывает трофей. Да и не охотник он вовсе. Так, «стрелок»…У меня в семье заведено готовить то, что мы добываем на охотах. Лучше всего сразу, не откладывая.
Фото: Антона Журавкова
Я не большой поклонник выдерживать трофеи три дня в прохладном месте, тем более «красная дичь» удивительно нежная и не имеет постороннего привкуса и запаха.
Дупеля, бекасы, гаршнепы, вальдшнеп, коростель, перепел, молодая куропатка и рябчик ощипываются, потрошатся и отправляются на сковородку с шипящим сливочным маслом с чесноком и солью.
На гарнир — картошечка и легкий салат с лимонной заправкой.
Здорово, когда есть русская печь и несколько жирнющих коростелей. В котелок кидаем молодую картошку, добавляем пару кружек воды, веточку укропа, соль и сверху, взрезав нежную кожицу, выкладываем коростелей так, чтобы в процессе готовки жир стекал и пропитывал картофель. Затем все в печь и ждем, глотая слюнки.
Перепел, на мой взгляд, суховат и даже пресноват. Я отделяю грудку и ножки, с каждой птицы получается четыре порционных куска; каждый заворачиваю в тонкий слой бекона, кладу на противень, чередуя с очищенными потрошками кабачком и бататом, поплотнее, все нужно поперчить, посолить и — в разогретую духовку, 180 градусов и 40 минут.
Из спинок варю бульон. Вкуснее и нежнее которого не бывает.
фото: Семина Михаила
Конечно, бывают восхитительные толстые перепела, у которых под тонкой шкуркой такой заметный, не побоюсь написать, слой сала. Запекать таких в духовке, печи или на жарить на сковороде не так уж и важно.
Главное, во время подготовки не повредить шкурку, чтобы весь жирок не вытек, а, наоборот, впитался в мясо. Если выбрали духовку, смажьте, как пирожки, яйцом для придания блеска и корочки.
Молодая куропатка тоже не имеет достаточно собственного жира. И бекон не спасет ее нехуденькие ножки. Поэтому шпигую салом, чесноком и обкладываю укропом.
Должна признаться, что теперь ощипываю только куликов, жирных перепелов и коростелей, со всех же остальных снимаю шкуру, как чулок. Потроха стараюсь сохранить все, при жарке кидаю в последний момент, они готовятся мгновенно.
И на закуску самый желанный для легашатника трофей — дупель. Уверена, осенний вальдшнеп ничуть не уступит.
фото: Семина Михаила
Итак, рецепт — дупель с красной смородиной (рецепт авторский).
Можно любую кислую, но без горчинки или собственного яркого вкуса ягоду. Мне же попался куст красной смородины. Добыть дупелей (для этого завести, вырастить, воспитать и натаскать легавую, найти охотника или самому научиться).
Ощипать, выпотрошить, опалить. На костер — сковороду, и кинуть в нее, не жалея, сливочное масло, раздавить чеснок.
Как зашкворчит, выкладываем дичь и высыпаем смородину. Солим. Обжариваем 5–7 минут, переворачивая с боку на бок.
Выкладываем на блюдо дупелей, смородину и чеснок, не забываем, что можно еще чуть посолить, и быстро начинаем есть, пока все домочадцы не сбежались.
Гуркхи – элитная гвардия британской короны. На протяжении почти двух столетий отважные воины из Непала считаются одними из лучших солдат мира.
Ни для кого не секрет, что многие армии мира не прочь воспользоваться услугами наемников. Так было всегда, и сегодня в этом плане ничего не изменилось. Во многих войнах участвуют иностранные легионеры. В этом длинном ряду солдат удачи особняком стоят воинские подразделения непальских гуркхов.
За последние двести лет многие военные действия, в которых участвовала Великобритания на всех континентах, не обходились без гуркхов. Они служат британской короне с 1816 года.
В 1814 году английская армия была вовлечена в конфликт с конфедерацией народов Непала. Англичане защищали интересы британской Ост-Индской компании. Та война длилась без малого два года. Британцы, расширяя свое «жизненное пространство», пришли в Непал, где неожиданно столкнулись с отважным и опытным противником, который даже сумел разгромить колонну генерала Шиптона. Правда, затем, понеся серьезные потери, британцы одержали несколько побед в кровопролитных сражениях, но полностью покорить территорию гималайского королевства так и не смогли. В итоге, в 1816 году, был поспешно заключен мир. Если бы война продолжалась, то англичан, с большой долей вероятности, ожидало бы полное фиаско.
Стойкость и храбрость горцев произвели должное впечатление на британцев: они решили набрать несколько батальонов непальцев-добровольцев в свою армию на правах союзников. Так воины-непальцы начали верой и правдой служить британской короне. Называть их стали «гуркхами».
Они оказались столь важным приобретением для англичан, что «дружба» затянулась на столетия. О верности непальских горцев своему долгу, их преданности, дисциплинированности и стойкости ходили легенды. Эти воины оказались идеальными пехотинцами – храбрыми, терпеливыми, легко приспосабливающимися к тяготам армейской жизни.
Королева Великобритании обходит строй гуркхов. Фото: pinterest.ru
Немцы, отличающиеся отменной воинской дисциплиной, вдруг стали наперебой рассказывать друг другу о каких-то низкорослых азиатских «варварах», которые, не страшась ничего и никого, шли в атаку на пулеметы в полный рост. Да, гуркхи гибли, как говорится, «штабелями», но чтобы побежать назад… Нет, среди них так было не принято. Они не знали такого понятия, как «атака захлебнулась». А если уж добирались до вражеских окопов, то на снисхождение противник рассчитывать уже не мог. Эти щуплые солдаты, внешне похожие на подростков, настолько мастерски орудовали своими кривыми и острыми, как лезвие бритвы, ножами кукри, что даже немало повидавшие солдаты приходили в панический ужас.
Не обошлась без их участия и Вторая мировая. Воины с Гималаев активно сражались в Тунисе, Ливии, противостояли войскам Роммеля в Египте. В Европе они освобождали Италию.
Со временем британское военное руководство пришло к выводу, что гуркхов все-таки не стоит посылать в открытый бой, поскольку слишком уж серьезными оказывались потери среди них. Поэтому их основной военной «работой» стала разведка. Непальцы слыли настоящими мастерами своего дела: как тени, они проникали в неприятельский лагерь, четко выполняя ту задачу, которая им ставилась.
Война после мира
Сразу после Второй мировой, с 1945 по 1947 годы, гуркхи воевали в Палестине, в голландской Вест-Индии, Индокитае и в некоторых других горячих точках планеты. Англичане использовали их против партизан-коммунистов в Малайзии. К слову, в условиях тропических джунглей гуркхи чувствовали себя как рыба в воде и продемонстрировали бесспорное боевое превосходство над противником. В 1967 году репутация непревзойденных смельчаков и отважных воинов была подтверждена на Борнео – гуркхи отважно сражались с индонезийскими войсками. Когда же Великобритания покинула Малаккский полуостров, подразделения гуркхов передислоцировали в Гонконг.
Как становятся гуркхами
Многим людям, которые любят Непал и знакомы с традициями его народа, не очень понятно, как довольно пассивные и добродушные от природы жители отдаленной аграрной страны вдруг превращаются в свирепых воинов, не знающих страха во время сражений. Попытаемся в этом разобраться и мы.
Большинство воинов – бывшие крестьяне-горцы. Попасть в британскую армию мечтают многие из местных юношей. Во-первых, это почетно, а, во-вторых, большая выгода: и одним ртом станет меньше, и вся семья будет долгое время кормиться за счет бойца, ставшего британским солдатом. Так что для непальцев эта служба почетна, хотя и трудна. Но к тяготам горцам не привыкать.
Гуркхи прошли практически все крупные военные операции, в которых участвовала Великобритания. Фото: gurkhabde.com
Круги ада
В специальном военном лагере гуркхи проходят обучение воинскому мастерству. Сначала для новобранца в новинку все — даже простая примерка солдатской обуви, не говоря уж об обучении делать что-то коллективно. Начальная подготовка гуркхов длится год — это гораздо дольше, чем подготовка солдат-британцев. Оно и понятно — непальцам нужно изучать английский язык, постигать совершенно чуждые для них правила поведения. Довольно длительное время новички из Непала остаются наивными «горными феноменами». А ничего иного ожидать от человека, проучившегося в сельской школе не больше 6 лет, и нельзя.
С другой стороны, как отмечают военные эксперты, гуркхи оказались более пригодными к обучению, чем их британские сверстники. Что очень важно – они послушные, быстро принимают и понимают законы субординации, четко исполняют приказы, на этих парней не нужно повышать голос, принуждая к тому или иному действию.
Многие противники гуркхов предпочитают плен неминуемой гибели. Фото: dailymail.co.uk
Как отмечают английские военные спецы, рекруты, прибывающие на обучение, с самого начала имеют великолепные навыки, необходимые для воинской службы, а при правильном питании и соответствующей системе подготовки превращаются в универсальных солдат, выдерживающих любые тяготы. Это качество заложено в них на генетическом уровне. Во время обучения гуркхам приходится больше тренировать верхнюю часть тела, а ноги у них «накачаны» с детства из-за лазанья по горным кручам. В остальном же их обучение осуществляется по программе английского спецназа: изнурительные прохождения всевозможных полос препятствий, бесконечные подтягивания и отжимания, рукопашный бой на базе корейского тхэквандо…
Ветерану-гуркху всегда есть что рассказать про свою лихую молодость.
Еще не так давно гуркхи охраняли границу между Китаем и Гонконгом. Там они отлавливали нелегальных эмигрантов «пачками», устраивая ночные засады. Однако в 1997 году Гонконг стал частью Китая, и гуркхи покинули этот регион. Сегодня не очень понятно, какая судьба ждет военные подразделения гималайских горцев – поговаривают, что их расформируют. Действительно, в какой-то момент численность вооруженных сил заметно сократилась, но едва ли Великобритания решится полностью избавиться от таких преданных защитников. Есть сведения, что гуркхи с 2001 года на постоянной основе несут службу в афганской провинции Гильменд, а ВМФ США нанимает их подразделения для охраны американской военной базы в Бахрейне.